Танцы могли затянуться до утра, и мы с Фредериком и Жестиной отправились по домам, поскольку считали себя слишком старыми для таких развлечений. Сначала мы завезли Жестину, и Фредерик, накрыв ноги пледом, ждал в экипаже, пока я провожала подругу в пустую квартиру и помогала ей донести корзины с цветами. В холодном пурпурном воздухе распространился запах гиацинтов. Мы зашли в гостиную, где Жестина зажгла лампы и растопила камин. Пока комната не прогрелась, мы не стали раздеваться. Свадьба удалась на славу, и глаза у нас обеих были на мокром месте. Я подошла к окну, чтобы проверить, как дела у Фредерика. Не знаю, что меня побудило сделать это – какое-то неосознанное беспокойство. Фредерик сидел в своем черном шерстяном пальто и шляпе и ждал меня. Я любила его слишком сильно, так беспредельно, что готова была ради него пожертвовать не только собой, но и детьми. И тут я увидела трех ворон на дереве за окном. Они сидели молча и неподвижно, как когда-то летучие мыши в нашем саду, и их можно было принять за темные зловещие листья. Меня охватила паника, я издала нечеловеческий крик, гиацинт упал с моего платья. Я знала от Адели, что этот знак предвещает. Все беды приходят втроем, а черные птицы означают смерть. Жестина бросилась к окну, распахнула его и стала махать шарфом и кричать на птиц. Вороны снялись с места и с карканьем взлетели на крышу дома.

– Это абсолютно ничего не значит, – сказала Жестина. – Ты слышишь меня?

Я кивнула и, попрощавшись с ней, поспешила на улицу. Я не стала спорить с Жестиной, но знала, что она ошибается.

Утром все затянуло сиреневым туманом. Все последние недели в городе, казалось, стало темнее, словно атмосфера американской войны перебралась к нам через океан. Люди носили черное, беспокоились о будущем и запасались продуктами, будто боялись, что и военные действия перекинутся сюда. Я отметила, что птицы в это утро не пели. Фредерик проснулся и сказал, что ему снился дождь, как в первую ночь, проведенную им на Сент-Томасе. Я пощупала его лоб – он был очень горячим. Похоже, это был рецидив болезни, от которой его излечил когда-то старик травник. Он, казалось, не вполне отдавал себе отчет о происходящем и, когда я обращалась к нему, невнятно бормотал что-то.

Пришел доктор Хейди и, осмотрев Фредерика, сказал, что ему не нравятся легкие и сердце моего мужа, а в брюшной полости наблюдается какое-то аномальное образование. В шестьдесят три года к Фредерику не только вернулась болезнь его юности, но и развилась новая в животе из-за общей слабости организма. На лице его лежали синеватые тени, будто его избили. В темноте я заметила вокруг него искры – это собирались духи умерших, выжидая. Призраки опять явились ко мне, хотя я их не ждала и не приглашала. Муж опять начал бормотать что-то неразборчивое, это был какой-то спутанный клубок боли. Я заплакала. Затем он вздохнул, сказал, что в саду у его родителей растет лаванда, и радостно засмеялся. Вокруг вились пчелы, простирались сиреневые поля, он был молод и бодр, впереди его ждала долгая жизнь. Он начал разговаривать с людьми, мне незнакомыми, – давно умершими родственниками, к которым он ездил в Бордо, когда был еще мальчиком. «Можно выпить воды?» – спросил он очень вежливо и хотел сесть, хотя под спиной у него были три подушки, но при этом поморщился. Я чувствовала, что он ускользает от меня в неизвестный мне мир.

Я знала, что перед смертью многие мысленно возвращаются в прошлое, к тому моменту, когда они впервые увидели свет этого мира. Я легла в постель рядом с Фредериком. Доктор заходил к нему и ушел. Фредерик был слишком слаб, чтобы поднять голову, но я верила, что успокоительный чай, который рекомендовали доктор Гаше и доктор Хейди, укрепит его дух и его тело.

Однако с каждым днем он становился все слабее. Однажды ночью он не узнал меня, назвал мадемуазелью и сказал, что заблудился. Я среди ночи вызвала доктора Хейди, и он тут же пришел, хотя погода была скверная. Он стряхнул снег с пальто в прихожей, я взяла у него шарф и перчатки.

– Жуткая ночь! – сказал он и попросил меня вскипятить воды.

– Зачем? – спросила я с подозрением, думая, что он хочет произвести какую-то операцию над Фредериком, и боясь, что у мужа нет сил для этого.

– Для чая, – сказал Хейди и вручил мне пакет, который выглядел знакомо. Красноватые чешуйки древесной коры, травы и специи. Я подумала, что это, возможно, то же лекарство, которое давал нам с Жестиной травник и которое тогда спасло Фредерику жизнь.

Я побежала на кухню, даже забыв надеть туфли, а пол на кухне был холодным. Никого из служанок в доме не было, мы отпустили их, так как это был праздник. Я заварила чай и пошла с ним по коридору. В тишине были слышны только мои шаги, на пустых улицах сыпался снег. Часы в гостиной отсчитывали секунды так громко, что я слышала их тиканье, похожее на биение сердца. Подойдя к спальне, я услышала вопрос доктора Хейди:

– Вы испытываете боль в груди, когда дышите?

– Птицы за окном, – сказал Фредерик в ответ.

Доктор подошел к окну и раздвинул шторы. Снежинки оседали на стекле, образуя узоры, напоминающие облака. На ветвях платанов, растущих на нашей улице, лежал снег.

– Никаких птиц нет, – сказал Хейди.

Но я заметила трех черных птиц.

Подойдя к окну, я распахнула его, и в комнату сразу ворвался ветер, а с ним снежинки, оседавшие на пол. Я стала кричать на птиц и махать руками, прогоняя их, пока Хейди не оттащил меня от окна и не закрыл его. Затем он задернул шторы. Я, дрожа, села в кресло и предложила чай Фредерику, но он отмахнулся от него.

– Дорогая, – сказал он, узнав меня, – ты ведь тоже видела их, правда?

– Наверное, малярия, которую он перенес после приезда на Сент-Томас, повредила его печень и селезенку, – сказал доктор, когда я вышла проводить его в прихожую. Он дал моему мужу хинин, добытый из коры какого-то южноамериканского дерева. Однако, для того чтобы он полностью оказал свое действие, надо было принимать его при первых же приступах болезни, а не годы спустя, но в то время, когда Фредерик был молодым, это лекарство было недоступно. А теперь у него к тому же образовалась опухоль в брюшной полости – возможно, рак желудка. Но невозможно было взять образец ткани на исследование, потому что Фредерик слишком слаб для внутриполостного вмешательства. Хейди велел мне охлаждать тело мужа, если его начнет бить лихорадка, и давать ему чай каждый час. Взять плату за визит он отказался.

– Вы для нас как члены семьи. Зовите меня при первой необходимости.

Вскоре я поняла, что прописанный доктором чай был всего лишь наркотическим средством, предназначенным облегчить пациенту процесс умирания, а не вылечить его.

Стройное сильное тело моего мужа увяло, его живая энергия испарилась. С каждым часом он все больше терял связь с действительностью. Но когда я ложилась рядом с ним, в нем что-то оживало. Мы лежали обнявшись, и я дышала ему в рот, чтобы моя душа могла вдохнуть силу в его душу, но все было без толку. Я плакала по молодому человеку с красивым лицом, который стоял в нашей кухне на Сент-Томасе и отводил взгляд, очевидно, боясь встретиться им со мной. Но в конце концов он посмотрел на меня – и тогда, и сейчас. Он открыл глаза и узнал меня. Никто не знал меня так хорошо, как он.