Но через какое-то время мы помирились, и я была счастлива, что она меня простила. А бабушку нет. И здесь я на ее стороне. Вот такая история. Зачем ее звать?

Максим внимательно посмотрел на Алю.

– А что серьги? Нашлись?

– Нет. Наверное, бабушка их продала и забыла. Она же многое продавала – ее пенсии нам не хватало. Дед присылал немного – слезы, как говорила она. А ба любила пожить на широкую ногу. Ну ты сам знаешь! И она, и Муся. А обеим пришлось бедствовать…

– Ну уж ладно – бедствовать, – усмехнулся Максим. – Не преувеличивай, Аль! Всем бы так бедствовать. Особенно тете Соне.

– Да, – оживилась Аля, – знаешь, что ее утешило? То, что сережки эти были копеечными! Дед привез из Индии. Золото дешевое, низкопробное. Камни разноцветные, яркие – синие, зеленые, красные, желтые. Но все эти индийские сапфиры, изумруды и рубины стоили копейки! И сережки такие… смешные. Длинные, висючие, в разноцветных каменьях – ба называла их елочными игрушками и предлагала повесить на елку. Ты знаешь ее язык! Рассказывала, что надевала на маскарад. Как-то носила в скупку – там предложили такие копейки, что она рассмеялась. Вроде яркие, крупные, разноцветные. Смотрятся клево, а ни фига не стоят! Вот это ее страшно веселило: «Не то взяла твоя Оля! Промахнулась. Ни черта за них не получит. Сорока безмозглая, бросилась на пестроту! А там, в коробочке, еще лежал браслетик – скромный такой, узкий, темный. С поблекшими камушками. А браслетику-то лет сто пятьдесят! Взяла бы лучше браслетик».

В общем, такая история… Грустная и поучительная. Нельзя обвинять человека в воровстве, если ты не уверен.

– А если уверен? – спросил Максим.

Аля с удивлением посмотрела на него и не нашлась что ответить.

– Ладно, поехали к Алле. Закончим с этой грустной историей…

– К твоей маме? – удивилась Аля. – Зачем?

– Во-первых, пришла пора вам познакомиться ближе. Во-вторых, все решим с поминками. Ну а в-третьих, тебя надо увезти из дома, Аленький! Просто увезти отсюда – и все. И ночевать мы будем сегодня на Юго-Западе. Если ты, конечно, не возражаешь.

Встречи с Аллой Аля боялась. Но оказалось, что зря. Алла открыла дверь, увидела их и расплакалась. А потом обняла ее. Тревога отпустила.

После похорон Муси Алла здорово постарела, но по-прежнему оставалась красавицей – синеглазая, с яркими черными, словно нарисованными, бровями и густыми, загнутыми ресницами – вылитый сын. Точнее, наоборот.

Правда, выглядела она усталой и замученной – в заношенном старом халате, с кое-как забранными волосами и синяками под глазами. Трое детей, один нездоров. На кухне царил беспорядок, но обед был – и борщ, и тушеное мясо.

От обеда Аля отказалась – на еду смотреть не могла.

Решили, что поминки справят в ближайшем от кладбища кафе.

Из комнат доносились крики и плач, Алла постоянно выбегала из кухни, пытаясь усмирить детей. Максим с места не встал, словно не слышал, только недовольно и брезгливо кривился.

«Ну что же, их дело, не мне туда лезть, – решила Аля. – Но все-таки странно – это же его младшие братья и сестра. У всех свои скелеты, свои мыши и свои обиды».

Было видно, что к матери Максим относится безо всякого пиетета, с раздражением и пренебрежением. Наверное, его можно понять – была семья, какая-никакая, а семья. Но Максима мать отдала Мусе насовсем – он ей мешал. Потом она развелась с его отцом и вышла замуж за молодого любовника, нарожала детей, а старшего, первенца, окончательно списала. С молодым – как обычно бывает – жизнь не задалась. Он думал, что женится на красивой и богатой, но роскошную Мусину квартиру Алле пришлось поделить с бывшим мужем. Машину, красавицу «Волгу» – цвет кофе с молоком и гордый олень на капоте, – Муся тут же продала, не желая отдавать новому зятю. На шикарной даче в престижном месте поселились Муся с Максимом. А Алла с молодым мужем оказались в небольшой двушке на краю света. А потом Алла родила троих детей, один из них к тому же был инвалид. Вот тебе и счастливая семейная жизнь.

Денег нет, дома беспорядок и вечный ор. Из красивой, ухоженной женщины Алла превратилась в обычную располневшую тетку. В общем, мечты ее молодого мужа не сбылись.

Аля жалела свекровь. Но что поделаешь – каждый выбирает сам, как говорила бабушка. И сам платит по счетам.

Было видно, что Алла заплатила. И заплатила немало.

Ночевали на Юго-Западе. Ночью Максим прижимал ее к себе и шептал:

– Аленький мой, Аленький! Мы все с тобой переживем, слышишь? Мы же вместе, да, моя девочка?

Она молча кивала, уткнувшись мокрым, холодным носом в его подмышку, дрожала от этих слов и боялась заплакать.

«Как странно, – думала она. – Такое горе и такое счастье одновременно. Разве так может быть?»

День похорон Аля помнила плохо. Возле входа в морг Алла сунула ей какие-то темные, плохо пахнувшие таблетки:

– Не бойся, обычная валерьянка! Только в таблетках, польская, знакомая привезла.

Аля с трудом проглотила.

В стороне стоял Юра, в строгом черном костюме, в черной рубашке и в галстуке.

Максим глянул на него и усмехнулся. Аля держала его за руку.

Остальных Аля помнила плохо. Разбухшую, отекшую Клару держал немолодой мужчина. «Наверное, сын», – подумала Аля. Клара горько и громко плакала. Рыдала и Туся.

Вошли в зал, и, охнув, Аля осела. Максим еле успел ее подхватить.

Ба лежала спокойная и очень красивая. Гордая, независимая, непреклонная ба.

Але показалось, что она помолодела. Лицо было гладким, спокойным, умиротворенным. Это ее успокоило.

Лиза, соседка, сказала над гробом речь. Потом сказал Юра – сухо, скупо, коротко, по-мужски. Поблагодарил за знакомство и дружбу.

Потом пыталась сказать Клара, но не получилось – рыдала и глотала слова.

Тут разрыдалась и Аля. Плакала громко, навзрыд, не стесняясь, не сдерживаясь. Просила прощения. Благодарила. Снова просила прощения. Наконец Максим усадил ее на стул.

– Прощайтесь, – сухо велела распорядительница, посмотрев на часы.

И это были последние слова, которые Аля запомнила.

Очнулась она на скамейке, где возле нее хлопотали два человека в белых халатах. Сильно пахло нашатырем и еще какими-то лекарствами. Рукав блузки был закатан, а рука вытянута. Рядом стоял Максим, держа ее за вторую руку.

– Никаких поминок, вы в своем уме? – услышала она строгий голос. – Домой и в кровать! А если что – срочно «Скорую»! Срок опасный, следите!

Больше она ничего не слышала. Проснулась она на Юго-Западе. Рядом с диваном в кресле спал Максим.

«Все? – подумала она – Уже все? Все закончилось и бабушки больше не будет?»

Она уткнулась в подушку и заплакала. Сильно тянуло низ живота. Там же ребенок! Мой, наш ребенок! Я не должна, не имею права! Я должна его сберечь. Я обязана. Ба ушла, а он будет жить вместо нее.