В провинциальном театре ставили Левкину пьесу. Он обожал заявиться – как же, столичный король! Известнейший драматург! Все ниц! Так оно и было. Расстилали ковровую дорожку, ставили огромное кресло, кланялись в пояс. Ах, как он упивался этим, как был горд! Софья сразу приметила актера, который играл главного героя – красавец, талант, а прозябает в глуши. Левке он тоже понравился, что бывало крайне редко.

Итак, последний прогон, генеральная. Лев остался доволен и засобирался в Москву – звали дела. А Софья осталась. Муж удивился:

– Тебе это надо?

Но на ее возвращении не настаивал. Она осталась на премьеру. А потом еще на неделю. Ее трясло, как в ознобе. А молодой гений крепко и сладко спал рядом с ней. Тогда ей на все было наплевать – донесут мужу? Пожалуйста! Пойдут сплетни – да ради бога! Добрынин бросит ее? На здоровье! Только бы он, этот сероглазый король, юный и длинноногий, нежный и пылкий, был рядом.

Левка, опытный черт, что-то почувствовал, или все-таки донесли. Начал названивать и истерить.

Через неделю она вернулась в Москву. Добрынин ничего не сказал – просто оглядел ее и усмехнулся, пренебрежительно так, высокомерно, с высоты своего величия. Глянул, как на шалаву. А может, ей показалось. Через пару недель снова помчалась в провинциальный городишко – не выдержала. Только бы увидеть, только бы посмотреть в глаза.

Возлюбленный ее, кажется, был рад, но явно не ожидал такой бури чувств. Капризничал, ныл:

– Кто ты и кто я? Нет, невозможно! Ничего у нас не получится.

– Почему? – удивлялась Софья. – Все получится, я все сделаю, я все решу.

– Что ты решишь, что? Что ты сможешь изменить? Уйдешь от мужа?

– Уйду, – спокойно сказала она. – Конечно, уйду!

Потом он прилетел в Москву. Один раз, второй. Он жаловался на жизнь – завидуют, зажимают, не дают главных ролей.

Через год перетащила его в Москву, устроила в театр. Обошлась без Добрынина – свои люди имелись. По Москве покатились слухи, а ей было на все наплевать! Ночевали у Муси, в Кратово. Потом она выбила комнату, хорошую комнату на Чернышевке. Видела, что любимый ее счастлив, и сердце рвалось.

А дальше… дальше все было банально до некуда. Вскоре ей донесли – у него роман с молодой актрисулькой, и та, между прочим, беременна.

Она не могла поверить – как же так? Он же клялся в любви. Слухи, сплетни? Проверила. Все оказалось правдой. Гнев и злость застилали глаза, сердце кипело от ненависти: с ней – и так? Нет, невозможно! После всего, что она сделала для него? После того, как всем рисковала? Уничтожить. Размазать, растереть, отправить назад, в глушь.

Рыдала днями напролет. Верная Муська рыдала вместе с ней. Спустя пару месяцев взяла себя в руки – куда меня несет? И это – я? Не обошлось без таблеток, сама не справлялась. А когда понемногу пришла в себя, стало смешно.

Воистину – помешательство! Любовь и есть помешательство. В общем, смогла преодолеть. Справилась. Наплевала – да бог с тобой, будь счастлив! Слава богу, не опустилась до мести!

Тогда оценила Добрынина – ни слова! А ведь знал, наверняка знал! Вся Москва знала о ее унижении!

Ничего, и это пережила. Сколько всего было… А все пережила. Смерть сына пережила – куда больше? А эту историю, с внучкой… Кажется, нет… Силы не те. Сил больше нет.

Софья Павловна снова обвела глазами комнату. «В последний раз, – подумала она. – В последний раз я смотрю на все это». И она закрыла глаза.

* * *

Аля ночевала на Юго-Западе. Позвонила вечером – трубку бабушка не взяла. Спит. Теперь она много и подолгу спит, говорит – старость. Ну и ладно, она не волнуется, привыкла, что Аля не всегда ночует дома.

Завтра Аля все расскажет и все разрешится. «А куда она денется, моя любимая ба, если счастлива я? – улыбнулась Аля. – Избранника придется пережить, а правнуку или правнучке – только радоваться! «Какое счастье дожить до правнуков» – ее же слова».

Но ночь была странная, тревожная. Болел живот, мутило, очень хотелось пить. Она вставала, долго и много пила холодную воду, потом ее вырвало.

Проснулся Максим, наорал, уложил ее в кровать, все убрал.

Она порывалась вскочить, вырвать у него тряпку, рыдала, что ей стыдно, а он укорял ее за то, что переедает на ночь, никакой силы воли. Она страшно обиделась, хотя он был прав – здоровенная куриная нога с вермишелью! Фу, как противно. В общем, тревожная, кошмарная ночь.

Под утро Аля уснула, но спала недолго – проснулась от страшного сердцебиения. Испугалась, но Максиму не сказала – начнется паника, «Скорая», не дай бог, больница! А он спал так крепко и так безмятежно.

Быстро оделась и поехала в Минаевский. Душ, крепкий чай и – спать, спать. Она просто устала и страшно психует из-за предстоящего разговора.

Войдя в квартиру, Аля удивилась, что ба еще не вставала. Да, спит она теперь долго, но время – половина первого дня. Разделась и зашла в ее комнату. Там, как всегда, было темно – тяжелые занавеси не пропускали дневного света.

Бабушка спала.

Аля подошла к окну и раздернула шторы. В комнату ворвался яркий солнечный свет.

На цыпочках она пошла к двери. Пусть еще часик поспит, а потом она ее разбудит. Наверняка ба не спала ночью.

Но у двери остановилась – бухнуло сердце.

Боясь обернуться, застыла.

Бабушка лежала с закрытыми глазами, сложив на груди худые, длинные кисти когда-то красивых рук.

Лежала так, как лежат в гробу. Как будто подготовилась, чтобы поменьше доставить хлопот.

Аля не могла сдвинуться с места.

Потом сделала шаг, второй. Что там до кровати?

Села на край – бабушка лежала ближе к стене, как будто специально оставила ей немного места.

На тумбочке лежал пузырек с нитроглицерином и… Аля замерла от ужаса – ее проездной до станции Кратово.

Старый, потертый, просроченный, по рассеянности забытый в сумке. Ба никогда не лазала в ее сумку. Никогда. Значит, догадалась. И это вранье убило ее. Она, Аля, убила ба трусостью своей, подлым враньем! «Ба, ба! Господи, что я наделала!»

Надо же что-то делать? Куда-то звонить, кого-то вызывать! «Скорую», милицию?

Почему она набрала номер Юры? Юры, а не Максима? А, все правильно. Он же милиционер.

– Что? – переспросил он. – Софья Павловна?

– Юра, что делать? – кричала Аля.

– Ничего. Я все сделаю. Просто иди к себе и ложись. Я сам всем позвоню и сейчас приеду. Ты меня слышишь?

– Слышу, – выдохнула она. – Я… тебя жду.

До своей комнаты она не дошла – так и осталась в коридоре на низком пуфике у телефона. Снова застыла. Очнулась от дверного звонка. Вскочила, рванула дверь. Юра. Юра и рядом с ним милиционер. Через какое-то время приехала «Скорая».