Снова пришлось подчиниться обстоятельствам и ждать отправления этого каравана. Лишь только мы остановились близ ставки цзасака, к нам явился хошун-цзанги Дамба, который был хорошим знакомым переводчика экспедиции П. К. Козлова – бурятского казака Цокто Бадмажапова[96]. Он предложил мне условиться о дальнейшем пути с их отставным князем, для знакомства с которым я тотчас же отправил с ним хадак, так как юрта князя была изолирована от посторонних ввиду недавнего привития оспы его детям. Прививанием оспы по китайскому способу (вдуванием в нос) занимался здесь один лама из чахарских монголов. Он был приглашен в хошун с платою по 2 лана серебра с каждого. Затем он сделал распоряжение, чтобы все, не хворавшие оспой, без различия возраста и пола, перекочевали в одно место.

Собралось более 200 человек. Здесь оспопрививатель сделал всем прививку, вводя в организм лимфу посредством нюхания. Прививка переносится крайне тяжело, бывают и смертные случаи от неточного соблюдения строгой диеты, для наблюдения за которой оспопрививатель живет до полного выздоровления всех больных. В данном случае было два смертных случая, каковой процент считали очень небольшим и восхваляли искусство оспопрививателя. Случаев невоспринятия прививки было тоже очень мало.

17 декабря хошун-цзанги представил меня князьям. Когда я вошел в их юрту, то на обычном месте сидел мальчик лет 11, хорошо одетый по-местному и с вымытым белым личиком, свидетельствовавшим о его нежном воспитании. По левую руку от него сидел его отец, неизлечимо больной калека. Немного дальше его мать, женщина лет 45-ти, тоже одетая довольно чисто. Я приветствовал маленького князя и его отца. Отец тотчас пригласил сесть и очень бодро начал речь, которая касалась того же вышеупомянутого Цокто и вообще экспедиции русских. Он упомянул о прежних экспедициях, причем с похвалой отозвался о генерале Пржевальском, который, как он рассказывал, подарил ему хороший револьвер, висевший теперь над его кроватью.

Затем, во время угощения нас чаем, разговор сделался деловым. Мы заключили условие о доставке нас приблизительно через месяц в Гумбум. Условлено было по 4 лана за верблюда. Проживать же мы могли возле его ставки, и он, делая любезность, предоставил мне для проживания небольшую юрту, которая оказалась для него лишней. Я был очень рад этому, так как в палатке было довольно холодно, а затем, малая вместительность и разведение огня внутри не позволяли втащить вовнутрь ее наши вьюки. Мы тотчас же прикочевали к княжеской ставке и, поставив предоставленную нам юрту, поселились в ней. Жизнь была донельзя монотонная. Видели, как течет она в ставке князя. Этот князь считается одним из богатых князей Цайдама, у него было около 100 голов лошадей, 50 голов рогатого скота, 30 верблюдов и не более 400 голов овец. Такой достаток в скотоводческом хозяйстве в Северной Монголии сочли бы ниже среднего.

Старый князь имел троих детей от трех жен: дочь, рожденную вне брака, когда он был молод и не женат, сына – от младшей жены, умершей от родов его, и нынешнего князя от старшей, ныне живущей супруги.

Старшего сына, преждевременно развившегося мальчика 14 лет, он посвятил в духовное звание; младшего года три тому назад утвердили цзасаком. Сам отец считается в отставке, но всецело заведует делами, как частными, так и хошунными. Он слывет за человека умного и ученого не только в своем хошуне, но и по всему Цайдаму. Действительно, он очень хитрый старик; умеет читать по-тибетски и по-монгольски. Не раз был я свидетелем, как он обучал тому и другому письму своего сына-князя, выводя на доске своей иссохшей рукой некрасивые, но правильные буквы; не раз также я присутствовал, как он обучал его читать тибетские молитвы с совершением разных обрядностей. Однажды пришлось присутствовать на обучении его стрельбе. Для этого старого князя посадили на коня с особо устроенным седлом, приспособленным к его согнувшимся и нераздвигающимся ногам, а мальчик поехал без седла.

Выбрано было место невдалеке от ставки. Здесь на песчаном бугорке была поставлена мишень из высохшего помета скота. Князь сел на другой бугорок саженях в 15 от первого. Были принесены 2 фитильных ружья. Старик, в молодости страстный охотник, учил сына, как заряжать ружья, сколько класть пороху и т. п., затем, как держать его при стрельбе, куда наводить прицел и т. п. Мальчик сделал под его руководством несколько выстрелов, но все неудачных. Старик в досаде брал сам ружье и с большим трудом стрелял сам, но замечательно удачно. Слуги должны были отыскивать в песке выпущенные пули и доставлять князю, который их тщательно прятал для отливки снова. Старик, между прочим, интересовался европейскими ружьями и спрашивал, каково мое ружье.

Я хвалил свою берданку и преувеличивал ее достоинства, так как говорил, что можно попасть в человека на расстоянии трех верст. Он верил и говорил, как было бы хорошо вооружить такими ружьями хоть десять солдат. Тогда бы, по его мнению, безбожные тангуты не нападали бы на монголов и не грабили бы их безнаказанно. От них, прибавлял он, нет избавления. Отражать их можно только силой, так как никогда не найти правосудия. Тангуты очень богаты и не скупятся на взятки сининскому амбаню и его секретарям. Бывают такие случаи. Напали тангуты, произошла перестрелка, убили одного из тангутов и отразили нападающих. Тангуты, с одной стороны, приезжают в хошун в большом числе требовать уплаты за жизнь убитого, а с другой – возбуждают тяжбу за убийство у амбаня.

Высланные секретари берут, сколько могут, не принимая никаких оправданий. Деньги, конечно, не доходят до тангутов, которые домогаются получить сами. В случае неуплаты объявляют так называемую хам-чу (тяжбу), что, по нашим понятиям, равносильно перерыву дипломатических сношений или даже объявлению войны. Начинаются грабежи и воровство всего, что им под силу. При этом в невыгодном положении опять-таки монголы. Их путь к рынку Донкор и религиозному центру в Гумбум лежит через тангутские кочевья. Здесь их постоянно подстерегают враждебные тангуты, и если караван бессилен, они нападают на него и грабят.

За 1,5 месяца нашей стоянки мы сделали со ставкой князя три небольшие перекочевки. У него здесь отграничено место, куда не должны пускать своего скота его подданные, за исключением 10 домохозяев, кочующих с ним. Всякий скот, попавший на эти места, задерживается, и на хозяев налагается штраф, а при упорстве – и наказание плетьми. Ежедневно выезжают для осмотра объездчики.

Как-то раз я упомянул о присутствии у меня фотографического аппарата. Старик очень заинтересовался им и, хотя он видел аппараты у других путешественников, захотел познакомиться подробнее. Я принес ему аппарат и объяснил его применение. Он пошел дальше в своем любопытстве и просил сделать снимки с него и его семьи. Я исполнил желание князя, но промывка ночью в холодной палатке и соленая вода из местных ключей дали хороших негативов и удачных отпечатков. Но все же князь рассматривал с большим любопытством и плохие снимки, выказывая большое удовольствие, когда узнавал себя, своих сыновей, жену и знакомых.