Адрианополе есть огромный базар, гостиный двор. Но куда сбывается эта громада товаров, которая поражает вас своим живописным расположением в лавках. Положение Адрианополя в 200 верстах от Константинополя и при слиянии речек Тунджи и Арды с Марицей самое выгодное для торговли. Марица, древний Гебр, куда фракиянки некогда бросили голову Орфея; Марица здесь широка и глубока и с самым небольшим усилием могла бы быть совершенно судоходна: она впадает в Эгейское море близ Эноса. Долина ее одна из роскошнейших, какие мне случалось видеть: за всем тем около Адрианополя, так мы уже заметили, глушь и безлюдье. В самом Адрианополе, теперь считается всего до 110,000 жителей, а он еще во времена восточной римской империи считался огромнейшим городом; потом служил столицей турок с 1362 года, по завоевании его Магометом II, почти сто лет. Но в Турции все клонится к уничтожению, и древний город Адриана, столица нескольких султанов Эдерне, теперь немногим отличается от других турецких городов: та же неправильная громада домов, грязи, развалин, та же толкотня на улицах и нищета в домах, только в большем размере; один величественный памятник возвышается среди него: это мечеть Селима, да разве кладбища и базары побольше, чем в других городах. Я совсем было, однако, забыл одну особенность Адрианополя: это его розовое масло, розовую воду, словом розу во всех преображениях аромата. Тоже или почти тоже, что в приморских городах Греции фиги, здесь произведение розы. Вы не пройдете улицы, чтобы не столкнуться с ослом, навьюченным листками роз; не встретите знакомого человека из туземцев, который не стал бы вам толковать о торговле розовым маслом, об урожае розовых цветов; наконец, первый вопрос вашего адрианопольского чичероне: не прикажете ли розовых духов, розовой воды, розовых лепешек. Некуда скрыться от розы, от сильного ароматического запаха масла; в комнате у вас от него кружится голова, также как от разной вони на улице. В Турции много мест славных розовыми цветами, много роскошных долин, покрытых розами, но розовые цветки свозятся отовсюду в Адрианополь. Эдерне средоточие розовой торговли.

Теперь вы знаете Адрианополь, город по преимуществу турецкий. После этого описывать вам другие турецкие города один за другим, как я посещал их, значило бы испытывать ваше европейское терпение: я уже сказал, что это все одно и то же. Путешественник не найдет в турецком городе покоя, отдыха, столь необходимого ему после тяжкого пути. Читатель не остановит на нем своего внимания, как на средоточии богатства и образованности народа. Разве философ призадумается над ним, но мы описываем свое путешествие не для философов. Итак, перенесемся обратно через Балканы, без всяких переходов, подалее из этой недружелюбной Фракии, к берегам Черного моря, откуда отправимся в Константинополь.

VI

Запорожцы. – Поль-Джонз. – Анекдот об Екатерине II. – Казак Ивака.

В Мачине узнал я, что в пределах Турции по камышам дунайским еще скрывается несколько запорожцев и решился посетить их. Нечего и говорить, как приятно перенестись в быт русский, долго не видавши его, особенно когда переносишься из быта турецкого, столько чуждого нам и с таким отвращением чуждающегося нас. – На этот раз добрый гений руководил меня: столетний старик, хозяин набело выкрашенной мазанки, куда попал я, отец и дед некогда многочисленной семьи, был рад мне от души, хоть запорожцы, оставшиеся в Турции, сказать правду, не любят нас. – Он помнил еще Екатерининские победы, рассказывал о них толково и охотно, показывал многие свидетельства монаршей к нему милости и приязни своих начальников и, между прочим, кинжал, который подарил ему сам Джонз после знаменитой победы, одержанной герцогом Нассау-Зигеном на Лимане над турецким флотом.

На клинке кинжала была следующая, грубо вырезанная надпись: «от Павла Джонза, другу Запорожцу Иваку, 1788». Павел Джонз, герой Америки, и простой запорожский казак! Каким чудом эти два имени сошлись с двух концов света, и улеглись рядом на турецком клинке? Положение и место делали для меня еще любопытнее эту находку: передо мной сидел сам Ивак, чуть не столетний старик, и рассказывал о своем необыкновенном друге.

Джон Поль, или Джонз (Paul Jones), как назвал он себя впоследствии, служил канвою для многих романистов и в числе их для самого Купера. Он родился в Шотландии, в 1747 году, и в последствии сделался ужасом своего отечества, морскими наездами и удальством. Джон сражался за свободу Америки, за славу Франции, сражался везде, где мог вредить Англии и ее союзникам, и едва ли моря носили когда-либо более смелого корсара. О нем говорили чудеса и он действительно творил чудеса; но здесь мы не станем распространяться о его прежней жизни, уже описанной европейскими историками и романистами, и только расскажем ту часть ее, которая принадлежит России. Этот короткий период жизни его почти неизвестен свету.

Поль Джонз приехал в Россию в 1787 году. – При дворе Императрицы Екатерины Второй толпились знаменитости всех родов, принцы всех дворов. Во время ее торжественного шествия по России, иностранцы съезжались отовсюду к ней навстречу подивиться этому яркому, лучезарному светилу России. Король польский дожидал прибытия Императрицы в Каневе; Император австрийский, Иосиф Второй спешил навстречу ей. – Замечательно, что Станислав-Август, на голове которого уже колебалась корона, окружен был пышным двором. Иосиф II, сильный и могущественный, выехал из своих владений, в дорожной коляске, только с одним адъютантом. Он встретил Императрицу, недалеко от Кайдака, в бедной казацкой избе, одиноко стоявшей среди степи, еще недавно занятой враждебными татарами. В избе ничего не было приготовлено к принятию великих посетителей, и Потемкин, Браницкий, Нассау, и адъютант Императора, единственные люди, находившиеся при этой встрече, должны были сами готовить обед, при пособии казачки, хозяйки дома, двоюродной сестры Ивака. Долго потом Императрица подшучивала над искусством импровизированных поваров, из которых один был великий министр, другой великий генерал. Нассау рассказывал Сегюру, что никогда не едал он обеда хуже изготовленного, но никогда обед не был так оживлен, так весел. Коронованные друзья непритворно радовались своему свиданию. Здесь нельзя не рассказать анекдота, случившегося при изготовлении обеда: анекдот этот едва ли многим известен.

В избе казачки нашлось несколько яиц, и ареопаг великих людей, но весьма плохих поваров, решил изготовить из них яичницу, как вдруг, при исполнении решения встретилось разногласие. – Нассау хотел сделать обыкновенную яичницу; Потемкин, нашедши в избе молоко, настаивал, чтобы и его употребить в дело, да к тому еще прибавить часть тертого хлеба. Напрасно Нассау говорил, что это выше их искусства; Потемкин утверждал, что он мастер дела, и усердно принялся за работу. Между тем как смесь молока и