– Она тоже пропала?

– В прошлом году. При сходных обстоятельствах. А ещеговорят, что у нас безопасный район. Не верьте, с тех пор как здесь окопалисьарабы, шлюхи и те, кто дует в дудки, – никто не может быть в безопасности.У меня есть набор кухонных ножей и газовый баллончик, но при нападении они врядли помогут…

– Не помогут.

– Вот и я так думаю. А теперь нам грозит новая напасть,вы ничего о ней не слыхали?

– Нет.

Ширли, любительница котов и испанских оливок без косточек,прикладывает палец к губам и смеется аффектированным театральным смехом:

– Китайцы! Их уже несколько миллиардов… Два или три, аможет десять, я не знаю точно. И им совершенно негде жить. Скоро они нагрянутсюда, и тогда нам всем не поздоровится. Не то что кошки, – таракана неостанется. Они все съедят и примутся за людей.

– Ну это случится еще не скоро.

– Это случится быстрее, чем вы думаете. Держите…

Я не успеваю и глазом моргнуть, как банка с оливкамиоказывается в моих руках.

– Сейчас я принесу джин, и мы выпьем за то, чтобыпроизошло чудо и китайцы не добрались сюда, а вымерли бы по дороге. Все доединого.

– С чего бы им вымирать? Не вижу повода.

– Да. – Густо накрашенный рот Ширли выгибаетсяподковой. – Тут вы правы. Но они могли бы объявить войну арабам, шлюхам итем, кто дует в дудки, – и перебили бы друг друга. И все устроилось бычудесно.

– Пожалуй, это самый оптимальный вариант развитиясобытий. – Спорить с Ширли бесполезно, лучше во всем соглашаться, тогда иразговор закончится сам собой.

– Вот и вы со мной солидарны, – пританцовывая,Ширли отдаляется от меня. – Джин, джин, джин! Извините, что не приглашаювас к себе, милая! У меня не убрано, я не ждала гостей. И никогда не ждугостей. Я жду только неприятностей. А еще я никогда не хожу по лестницам, и вамне советую. Там такое можно обнаружить, что мало не покажется!

Тут Ширли права.

– Но ведь лифт не работает, что же делать?

– Ждать, пока заработает. Я сейчас вернусь, дитя мое. Имы выпьем, чтобы забыть обо всех неприятностях. Хотя бы на время. Не будемдумать о дурном или, как говорится, не будем портить фэн-шуй!..

Не будем портить фэн-шуй.

Хорошо сказано.

Все так же совершая странные, едва не рок-н-ролльныедвижения, она скрывается в недрах квартиры – а может, это элементы самбы,румбы, пасадобля?.. Через приоткрытую дверь видна часть прихожей: вешалка слетними плащами, дождевиками, пылевиками и шубками из синтетики (все вышло измоды много лет назад, еще до появления куклы Барби); переполненная стойка длязонтов – среди них есть и бумажные китайские; конусовидная шляпа из соломы –тоже китайская – заброшена на самый верх вешалки, к тому же Ширли встретиламеня в китайском халате, как это соотносится с ее ненавистью к миллиардам,миллиардам китайцев – непонятно. Очевидно, все дело в двойных стандартах,которые исповедуют европейцы, что-то подобное я слышала от Джумы, Доминик нелюбит распространяться на эту тему. Ширли испытывает страх и животную ненавистьк Мерседес, потенциальной шлюхе (и ее подругам, если таковые имеются), но приэтом готова выпить джина с той, которая ищет Мерседес, и распахивает перед нейдверь, и оставляет дверь незапертой.

Странно.

Или речь снова идет о двойных стандартах? – розовыйковрик на полу, старший брат коврика у двери, завершает убогое убранствоприхожей. Пора линять отсюда, иначе Shirley Loeb заговорит меня до смерти.

Как и была, вместе с банкой оливок в одной руке и книгой совложенным в нее журналом – в другой, я отправляюсь по пути, указанному Ширли: кокну и направо. Небольшая арка в стене (со стороны лестницы и даже от квартирыШирли разглядеть ее невозможно) ведет в еще один коридорчик, заканчивающийсядверью.

Все это живо напоминает мне коридорное ответвление вмарокканской тюрьме (я упорно продолжаю считать место, где провела несколькотяжких недель, тюрьмой) – оно тоже заканчивалось дверью, за которой меня ждаласвобода.

Но что ожидает меня сейчас?

Ответы на вопросы, если не на все – то хотя бы на некоторые.Начало довольно впечатляющее: на двери Мерседес нет никаких опознавательныхзнаков, даже номер квартиры неуказан. Но сама она не позволяет усомниться вхорошем вкусе владелицы и в том, что недостатка в средствах хозяйка неиспытывает: добротный дуб со вставками из более светлого дерева икапитальноукреплеиная дверная коробка, способная выдержать единовременныйнатиск команды поджигателей и пиротехников из числа арабов, шлюх, тех, кто дуетв дудки, и примкнувших к ним китайцев. А предположение о том, что под дубовымиплашками скрывается пуленепробиваемая сталь или танковая броня, вовсе некажется невероятным. Внимательно изучив поверхность двери, я нахожу два замка(верхний и нижний) и – присмотревшись – крошечный глазок видеокамеры.

У меня нет четкого плана захвата, и потому я просто звоню вдверной звонок. Если мне откроют, я спрошу о Мерседес. Если же мне откроет самаМерседес…

Такой поворот событий я не рассматривала, но… можнопредставиться хорошей знакомой Ширли, обеспокоенной судьбой ее кота Сайруса. Звучитвполне невинно. То так, то эдак вертя в голове Ширли и Сайруса, Сайруса иШирли, я жду ответа. Но пока в глубине квартиры царит абсолютная тишина.

Мерседес, ау!

Никто мне не откроет, ясно. Слободан что-то говорил о смертиМерседес, что, если это оказалось правдой? И почему одна лишь мысль о ее смертитак пугает меня – в этом нет ничего нового, как и в любой другой смерти, ничегоэкстраординарного. Ничего выдающегося. Более того, смерть моей Мерседес (той, окоторой я думала, которую представляла себе) в этом отношении гораздо болеечувствительна и не лишена театральности – моя Мерседес была танцовщицей,сладкой, как яблоко, она могла прославиться в качестве солистки одного изколлективов современного балета или завоевать главный приз на чемпионате по бальнымтанцам, она оставалась предметом вожделения многих мужчин и погибла, как иподобает звезде, – почти в прямом эфире. При большом скоплении народа – ужточно. Смерть Мерседес из конторы «Арт Нова-Поларис» (не моей Мерседес) –скорее всего, анонимна. Никто о ней не побеспокоился – дубовая дверь неопечатана, кипы соболезнований не подсунуты под щель внизу, погребальных венковтоже не наблюдается. Из Захари и слова не вытянешь, но разговорчивая Ширливполне могла сообщить об изменениях в жизни Мерседес.

Смерть – не последнее из них.

Как печально.

Печально до слез, с какого замка начинать – верхнего илинижнего? Я останавливаюсь на верхнем, английском (или сработанным поданглийский).

Щелк-щелк!

Ключ Ясина впивается в тело замка с тем же звуком, что иножницы Наби впивались в мои волосы; воспоминание о Наби – Цандере тут жевлечет за собой воспоминание о Доминике-Рудольфе и о тех жертвах, которые онипринесли на алтарь моего спасения. Туе ке тювудра, хватит-хватит, сейчас невремя расслабляться!.. Справившись с верхним замком, я перехожу к нижнему: