– …Вы преувеличиваете, Слободан.

– Нисколько.

«Рено» стоит в довольно тихом местечке уже несколько минут,нас окружают однообразные фасады домов – если под однообразием подразумеватьархитектурную сдержанность, буржуазную сдержанность, сдержанность цветов наэтикетке бутылки хорошего вина.

Авеню Фремье выглядит вполне респектабельной.

Впрочем, после живописной и крикливой нищеты марокканскихулочек любая европейская улица покажется респектабельной. Мерседес живет наавеню Фремье, так говорил Заратустра.

Слезайте, приехали.

Конец пути.

– …Нисколько не преувеличиваю, Мерседес. Я познакомилсяс вами и счастлив. Мне давно хотелось увидеть женщину, о которой Алекс говоритв превосходных степенях. И вот еще что… Мне кажется – он побаивается вас.

– А вот это – уж точно преувеличение.

На секунду мне даже становится жаль юнца с квелой бороденкой– так глубока пропасть его заблуждений относительно брюнетки, сидящей рядом.

– Нет, нет! Мерседес – это почти миф. Вы понимаете, очем я говорю?

Все предопределено – случайностей не бывает – сегодня мнеуже приходилось слышать занятную концепцию о мифе в истории Этого города, и вовсех других историях тоже; грех не воспользоваться ею прямо сейчас, сию минуту.

– Остерегайтесь мифов, Слободан. Мифы имеют склонностьвтягивать человека в сомнительные истории. И что самое неприятное – искажатьего сознание.

Я ничего не забыла, слово в слово повторив то, что сказалмне старик из Librairie, я добавила лишь имя, Слободан, общей стройной картиныэта отсебятина не испортила. Но на то, как она подействовала на юногосерба, – стоит посмотреть.

Юный серб впечатлен. . Подавлен.

Внимает моим текстам так, будто это – Нагорная проповедьХриста в оригинальном исполнении.

Рот Слободана приоткрыт; наглые, отливающие кафельнойбелизной зубы обмякли и сидят смирнехонько, теперь им и с тертой морковкой несправиться, не говоря уже о приличном куске мяса с кровью. Слободан смотрит наменя (да нет же, на Мерседес, на Мерседес!) почти с обожанием. Почти свожделением.

Редко кто смотрел на меня так. И в жизни до Марокко, и вжизни в Марокко, кой черт – редко! никто и никогда не смотрел на меня так – ните, кого любила я. Ни те, кто (как мне казалось)любил меня, серферы, кайтеры,любители воздушных змеев и искатели подружек на ночь отдыхают. ОстаетсяДоминик, но Доминик слишком толст и слишком застенчив, он не позволил бы себедаже намека на такой взгляд.

А этот парень – позволил.

Психопат, маньяк, тип, одержимый идеей убийства ради убийства;тип, переживающий окончание любой войны как личную трагедию, как плевок в лицо,и к тому же -

красавчик,

юный Аполлон (Адонис, Калигула, Ричард Гир),

снайпер и математический гений.

Пожалуй, из него можно извлечь еще массу достоинств. Еслихорошенько покопаться. Если заглянуть под футболку без рукавов с надписью«Рональдиньо». Если заглянуть под брючный ремень, цвет которого не имеет ничегообщего с цветом кроссовок, как поступила бы Мерседес, почти миф?

Именно так бы она и поступила:

Покопалась. Заглянула. Извлекла.

Невидимые токи перетекают от Слободана ко мне и обратно,проклятье, это не повторение истории со Спасителем мира. Это совсем другаяистория. В случае с Алексом все было гораздо более осмысленным, и желаниеобладать им поддавалось анализу и легко раскладывалось на составляющие, хотятогда мне казалось, что дело обстоит совсем по-другому.

Нет, нет – иррациональное – совсем не Алекс.

Иррациональное – Слободан, он – не что иное, как воплощениемечты о безличном одноразовом сексе с владельцем велосипеда или владельцеммотороллера; или сексе в универмаге, рядом с полками, отведенными под кетчуп,видеонаблюдение за полками не ведется.

Слободан стоит большего.

Но не в моем случае. Разве что – в случае Мерседес.

– Вы именно такая, какой я вас себе представлял…

Почтительно заглушённый мотор не может меня обмануть –Слободан только того и ждет, чтобы втянуть меня в новый виток разговора, вновый курс лекций, в новый факультатив. И без воспоминаний о первом контакте соружием не обойтись, они гораздо ярче, чем воспоминания о первом сексуальномконтакте.

Я почти уверена в этом.

– Мне пора, Слободан. Спасибо, что подвезли.

Слободан заметно грустнеет, мысль о скором расставании сМерседес причиняет ему боль – не сильную, но способную продержаться доближайшего перекрестка.

– Это вам спасибо. За то, что нашли для меня время. Чтосогласились встретиться.

– Вы возвращаетесь в контору?

– Да.

– У меня будет к вам просьба.

– Все, что захотите!

«Tout се que tu voudras» – совсем как в записке Доминика.«Туе ке тювудра» – совсем как в призыве Доминика. От схожести интонаций яневольно вздрагиваю.

– Если объявится Алекс…

– Я передам, что вы искали его.

– Этого как раз и не нужно. Ему совсем необязательнознать, что мы виделись.

– Значит, мое предложение вас заинтересовало? –оживляется снайпер и математический гений. – И я могу надеяться?..

– Я же сказала, что подумаю.

– Мы увидимся?

– Я сама вас найду.

На прощанье он долго сигналит мне – прежде чем скрыться извиду. Он сразу набрал приличную скорость, по-пижонски рванув с места, такпочему мне кажется, что красный «Рено» едва тащится? Я жажду поскорее остатьсяодна – вот почему.

Наконец-то – антракт!

У меня появилась возможность перекурить и соскрести с себядурацкий грим Мерседес – никто больше не заставит меня вернуться к этой роли. Апрямо сейчас я отправлюсь в отель и буду сидеть там тихо, как мышь, в ожиданиизвонка от Доминика; в окрестностях улицы Фердинанда Фабра лучше не появляться,в окрестностях кафе «Аль Карам» лучше не появляться; я не знаю адреса«АртНова-Поларис» – нотам нельзя появляться в первую очередь.

Визитку Алекса Гринблата, консультанта, – в мусорнуюкорзину.

Нытье Слободана Вукотича по поводу гипотетической совместнойработы – туда же!.. В доме, против которого остановился Слободан, нет ничегопримечательного. Для танцовщицы Мерседес он бы еще сгодился, но для Мерседеспочти мифа – большой вопрос. Я подхожу к нему скорее из любопытства, чемпреследуя какую-то определенную цель. Женщина, которая жила здесь,– не МерседесГарсия Торрес из Нюрнберга, но она тоже – Мерседес.