Конечно, он бы мог попытаться разыскать Элинор и привезти ее домой. Это было бы не так уж и сложно. Нанял бы частного детектива. Но что бы это дало? Если она вернется домой, то по собственному желанию, а не по его настоянию. Шок, вызванный ее отъездом, заставил его пересмотреть свою жизнь. Три недели нелегких, болезненных раздумий. Ему пришлось столкнуться с тем, от чего он многие годы прятался. От правды. От его правды. А как же его работа? Как его репутация, которую он с таким неистовством защищал? Отчасти и это явилось причиной нежелания Элинор возвращаться, но без нее все остальное в его жизни потеряло смысл. Ни работа, ни репутация не заменят ему жену.

К счастью, после сентябрьской катастрофы на фондовой бирже его финансы не пострадали. Все тихо. Во всяком случае, панических телефонных звонков от мистера Коулроя больше не поступало. Но, судя по газетам, люди продолжают волноваться за свои сбережения.

Глядя на усыпанную листьями лужайку, Эдвард думает о будущем. Лес за лужайкой целиком облачился в великолепный осенний наряд. Это зрелище успокаивает его; природа служит бальзамом для его истерзанной души. Октябрь – его любимый месяц, месяц великолепного золотистого света и оттенков. Время, когда вкусно пахнет дымом, время ранних утренних туманов и сырой травы, усеянной желудями и каштанами. Год за годом старинные дубы и конские каштаны, не требуя человеческого вмешательства, сбрасывают на землю свой щедрый урожай. Эдвард часто гуляет по лесам и полям, сопровождаемый Байроном. Хождение помогает думать. А он за последний месяц многое передумал.

В тот вечер, узнав об отъезде Элинор, Эдвард тут же позвонил управляющему Гловеру. Гловер заверил его, что Элинор не появлялась в колонии Хит. Если появится – управляющий немедленно ему сообщит. Оба пришли к выводу, что, скорее всего, она приедет туда утром. Наутро ему позвонил сэр Чарльз. Оказывается, Элинор вчера приехала под покровом темноты и увезла Мейбл, а излишне самостоятельный доктор Эверсли не посчитал нужным сообщить начальству. Эдварду следовало бы добиться увольнения этого своевольного типа, но у него тогда не было сил. Последующие дни он провел в отчаянии, к которому примешивалось нарастающее ощущение, что судьба воздала ему по заслугам. Ведь когда-то он обманным путем завоевал расположение Элинор.

Эдвард подходит к серванту. В одном из ящиков, на самом дне, в подарочной коробке лежат медали; те самые, что он с гордостью прикрепил к мундиру, отправляясь на демобилизацию. В тот день он познакомился с Элинор. Он достает плоскую синюю коробку, проводит рукой по ее гладкой поверхности. Удастся ли ему исправить ошибку?

Эдвард поднимается в детскую. Джимми сидит на ковре и собирает кубики. Точнее, кубики собирает мисс Хардинг, а Джимми ударяет по ним, размахивая толстыми ручонками и заливисто смеясь, когда очередная башня разваливается. Увидев подошедшего Эдварда, малыш прыгает от радости.

Эдвард поднимает сына на руки и целует его в затылок, утыкаясь в нежный пушок волос. Джимми смеется и воркует, извиваясь в отцовских руках, словно жирный червяк.

– Привет, молодой человек, – говорит Эдвард, пристально глядя сыну в глаза. – Надеюсь, ты себя хорошо ведешь и не даешь мисс Хардинг повода жаловаться на тебя?

– Ничуть, – отвечает сидящая на ковре мисс Хардинг. Она собирает кубики, строя новую башню. – В эту игру он может играть часами.

Эдвард дует сыну в живот, вызывая новый взрыв хохота.

– Это здорово, что вы так много времени проводите с сыном, – улыбаясь, говорит мисс Хардинг. – Редко у кого из отцов хватает терпения играть с младенцами, – задумчиво добавляет она. – Он вас просто обожает.

В детской отсутствие Элинор ощущается еще острее, но ни Эдвард, ни мисс Хардинг не упоминают о ней.

– А сейчас мне нужно уходить. Мы сегодня еще встретимся, молодой человек.

Эдвард сажает сына на ковер. Вот уже несколько дней, как малыш начал ему махать и лепетать слово «досиданья». Какое невероятно быстрое развитие! Мейбл была такой же? Эдвард не помнит. Какой-нибудь час во время чаепития – вот и все время, которое он проводил с дочерью. У него щемит сердце по упущенным мгновениям прошлого.

Через два часа Эдвард подкатывает к главному зданию колонии Хит. Сегодня сэр Чарльз не встречает его. Эдвард намеренно выбрал день, когда Лоусон находится в Лондоне.

Доктор Эверсли энергично пожимает ему руку. Эдвард представлял этого врача не таким. Доктор Эверсли оказался гораздо ниже ростом, полнее и потливее. Вдобавок еще и моложе. На фоне его бурлящей энергии Эдвард вдруг ощущает себя старым и изнуренным.

Оба в неловком молчании идут к Младенческому замку, куда Эдвард просил его проводить.

– Я… э-э-э… Послушайте, не мне вмешиваться в… деликатные отношения между мужем и женой, – бормочет доктор Эверсли, глядя себе под ноги. – Я надеюсь… Дело в том, что… Я не хотел никаких осложнений. Я лишь хотел помочь ребенку. Мы с сэром Чарльзом… Не секрет, что он пытается избавиться от меня. Я ничего не имею против старика. Он считает пациентов колонии проблемой, без которой нам жилось бы гораздо лучше. Таких, как он, полным-полно. Спрятать и забыть – так считают они, полагая, что общество от этого только выиграет. – Доктор Эверсли делает паузу, чтобы перевести дыхание. – Но я считаю пациентов колонии людьми, нуждающимися в лечении. Кому есть шанс помочь и изменить их жизнь к лучшему. А тем, кому помочь невозможно… мы должны постараться сделать их жизнь как можно разнообразнее и радостнее.

Они подходят к зданию в викторианском стиле. Доктор Эверсли громко стучит в дверь.

– Как бы то ни было, – продолжает он, – я и представить не мог, что управляющий Гловер и старшая медсестра Хоггет окажутся моими сторонниками. Они пресекли попытки сэра Чарльза уволить меня. Сейчас мы начали осуществлять новую программу развлечений для всех без исключения обитателей колонии: поездки на побережье, спортивные состязания, театральные постановки и вечеринки. Кто не любит вечеринок? – Его лицо расплывается в широкой улыбке. – Но для меня важнее всего дети. Всех детей вроде Мейбл, на которых лекарства не действовали, я перевел на кетогенную диету. Степень успешности у всех своя. Признаюсь, такая диета подходит не всем, но примерно у половины детей наблюдаются улучшения. Как видите, мои усилия не пропадают даром.

Дверь открывается. Молодая девушка, представившаяся медсестрой Бейкер, приглашает их войти. Доктор Эверсли показывает Эдварду дом, где Мейбл провела несколько месяцев вместе с другими самыми маленькими обитателями колонии. Отклеившиеся обои на стенах, выстуженные комнаты с высокими потолками. Трудно найти менее подходящее место для маленьких детей. Атмосфера внутри комнат унылая. Заплесневевшие ковры на полах и дети с сопливыми носами, глядящие на пришедших широко открытыми, не по-детски серьезными глазами. Эдвард пытается представить Мейбл среди них и вздрагивает.

– Что скажете про этих детей? – спрашивает он у доктора Эверсли. – Какая надежда есть у них?

Доктор Эверсли опускается на корточки.

– Не знаю, профессор Хэмилтон. Но не нам ли, взрослым, решать, какая будет у них жизнь? – Он смотрит на Эдварда. – Я не политик, но очень хочу, чтобы законодатели, определяющие жизнь этих людей, приехали бы сюда и посмотрели. Провели бы здесь достаточно времени и познакомились с обитателями колонии. Только тогда у них было бы право принимать законы.