Послышался вздох, а сразу за ним – глухой удар, будто кто-то стукнул ладонью по столу. Уинифред стоило огромного усилия не вздрогнуть. Мужской голос у нее за спиной тихо выругался.

– Мальчик мой, повторяю, – процедил Уоррен, – ты не в том положении, чтобы ставить мне условия.

– А я говорю вам, чтобы вы отпустили ее, прежде чем я стану что-либо подписывать.

– Бога ради! – взвыл мужчина.

Судя по всему, этими репликами они обменялись уже не единожды. Дарлинг – из глупости или упрямства – гнул свою линию, но долго так продолжаться не могло. Пока что Уоррен просто в недоумении, но совсем скоро его терпение лопнет. А вымещать злость он станет вовсе не на глупом сыне.

Руки Уинифред до локтей покрылись мурашками. Выше все болело так, что она просто ничего не чувствовала.

Уоррен перевел дух и поднялся. Тяжело скрипнуло кресло, освободившееся от его массивного тела. Выдохнувшая было Уинифред вновь затаила дыхание, чтобы не пропустить ни звука.

– Теодор, ты мой сын, – мягко заметил он и, прежде чем юноша успел возразить, добавил: – Моя плоть и кровь. Но не думай, что я столь же сентиментален, как твоя мать. Если потребуется, я лично тебя пристрелю.

– Так пристрелите.

– Как тебе угодно. Только прежде распишись вот здесь.

– Сначала отпустите Уинифред.

Отец Дарлинга промолчал, и ей стало страшно. Юноша тоже наверняка заметил, что ходит по краю, потому что тут же торопливо добавил, будто оправдываясь:

– Зачем вам вообще нужна моя подпись? Ее легко можно подделать. Это ведь просто закорючка на бумаге.

– В нашем мире договор – это все, – вкрадчиво пояснил Уоррен. – Мне не нужна твоя подпись. Ты прав, я наверняка с легкостью смог бы ее скопировать. Но будет ли она иметь вес? Нет, мне нужно твое согласие. – Мужчина понизил голос, и Уинифред сумела разобрать слова только потому, что сидела достаточно близко. – Вот как вершат сделки в моем мире – простым «да». Любой договор можно скрепить росчерком на бумаге, но что от него толку, если человек не в твоей власти?

– Но я могу его нарушить, – растерянно сказал Теодор. – Я могу подписать что угодно, а потом притвориться, что ничего не было. Вы ничего не сможете доказать.

– Можешь, – согласился он, – но так не сделаешь. Тебя будет держать страх, а вовсе не твои глупые каракули, разве ты этого не понимаешь? Но даже если тебе достанет смелости, у меня и для этой проблемы есть решение.

Уинифред услышала, как Дарлинг сглотнул.

– Какое решение?

– Смерть, – заключил Уоррен и обогнул стол.

Уинифред крепче сомкнула веки, чтобы те ненароком не затрепетали.

– В таком случае я тебя убью. Имей в виду, это одна из причин, по которой люди не осмеливаются разрывать сделки – гора тел, на которой они стоят, в любой момент может покачнуться и поглотить их самих. Гора растет, а храбрецов, которые осмеливаются вскарабкаться на ее вершину, становится все меньше и меньше. Про них забывают. При должном раскладе тебе и в голову не придет, что договорная бумажка имеет не больше силы, чем надпись на стене в подворотне.

Теодор замолчал, и Уинифред догадалась, о чем он подумал – о шкафе Уоррена, доверху набитом подделками. Какими же глупостями они, в сущности, занимались! Какой самоуверенной идиоткой она была! Как она смогла позволить Дарлингу втянуть ее в подобную затею? Как он сумел убедить ее закрыть глаза на абсурдность собственных идей и слепо довериться ему?

Может, Уоррен в самом деле прав – ей всего лишь нужен хозяин?

Уинифред потребовалось оказаться на грани жизни и смерти, чтобы осознать: в узде ее держит не какая-то бумажка, а самый обычный страх. Он связывает людей крепче любых чернил. Она считала себя умнее Теодора, но к этой истине они пришли одинаково поздно.

– Что ж… Полагаю, вы в любом случае меня убьете, – произнес Дарлинг так обреченно, что у нее чуть не разорвалось сердце.

– Ты всегда можешь присоединиться ко мне, – возразил его отец. – Признаться, у меня нет никакого желания убивать собственного сына. Не лучше ли работать со мной сообща, нежели посвящать жизнь бессмысленной и глупой борьбе?

Речь Теодора, хоть и взволнованная, была такой внятной и взвешенной, что у Уинифред на секунду затеплилась надежда, что он начнет блефовать.

– Нет. Я ни за что на свете не стану вашим сыном, мистер Уоррен. Только… Чтобы и вам, и мне было легче, не могли бы мы прийти к компромиссу?

– У тебя деловая хватка, – снисходительно заметил Уоррен, ничуть не раздосадованный его отказом. – Чего ты хочешь?

– Я все подпишу, только прежде, умоляю, помогите ей, – задыхаясь, проговорил Теодор. – У нее рана на голове. Она не приходит в сознание. Ей нужен врач. Прошу вас. Тогда я на все соглашусь.

– Да нет, ей ничего не будет, – насмешливо протянул его отец. – Правда же, Винни?

Черт возьми! Мистер Уоррен – не Стеллан Акли. Его дурить не получится.

Она медленно подняла голову, не встречаясь с ним взглядом. Дарлинг был ошеломлен, но явно испытал облегчение от того, что она хотя бы очнулась.

– Винни! – выдохнул он и заворочался, но веревки держали юношу так же крепко, как и ее. – Винни, ты в порядке? Ты… твоя голова…

– Теодор, не смей ничего подписывать, – процедила она и посмотрела на Уоррена. – Чем дольше мы протянем, тем дольше проживем. Ведь надо же провести побольше времени с сыном, сэр?

Уоррена позабавило оживление Дарлинга, и в груди у Уинифред заворочалось неприятное предчувствие. Привязанность Теодора к ней очевидна, скрывать ее бессмысленно, да и слишком поздно. Уоррен всего лишь в очередной раз убедился, что пока Уинифред в его руках, он может вертеть сыном, как ему угодно.

– Следите за ее руками, – велел он людям, молча стоявшим у Уинифред за спиной. – Она даже со сломанной кистью может выпутаться.

Несмотря на безвыходность своего положения, она ощутила некоторую гордость от того, что он открыто отдает ей должное. Превозмогая боль, Уинифред с чувством глубокого удовлетворения сложила пальцы у себя за спиной в неприличный жест.

Уоррен присел напротив нее. Из-за своего внушительного роста он, даже сидя на корточках, смотрел ей прямо в глаза. Развернув белый носовой платок, он смочил его слюной и поднес к лицу Уинифред. Она с отвращением дернулась, но мужчина крепко схватил ее за подбородок двумя пальцами, развернул лицом к себе и, не обращая никакого внимания на полный ненависти взгляд, аккуратно принялся вытирать кровь у нее под носом. Выглядел он при этом почти безмятежно, точно заботливый отец.