находился в Кеннуа – империи, которую его предки выстроили на костях бесчисленных невинных людей.

– Зачем ты мне это показываешь?

– Просто смотри.

Мимо пробежала Кхену в плаще с наброшенным на голову капюшоном. Она передавала мрачным фигурам, скрывающимся в темных углах, сведения, которые разведала, на придуманном специально для этого тайном языке.

«Баия не должна знать, – шептала она. – Она не должна знать».

Малик видел, как его праматерь подтачивала правление фараона изнутри. Для всех она оставалась любимой наложницей фараона, но скрытно передавала готовящим восстание рабам оружие, планы городских укреплений и чертежи фараонова дворца. В одну из ночей великой осады столицы рабы вышли на улицы и взяли власть в свои руки. Фараон глядел на разрушение тысячелетней империи из окна спальни.

«Я не понимаю…» – произнес он, и тут находящаяся на сносях Кхену ударила его по затылку тяжелой подставкой под факел. Единственным местом, куда фараон заходил, оставив за порогом до зубов вооруженную охрану, была его спальня. Там его и обнаружила Баия в луже крови – его и бьющуюся в родильных муках Кхену.

Так Малик увидел, что воспетой в легендах и многократно повторенной в театральном действии битвы основательницы Зирана с последним фараоном на самом деле никогда не было. Праматерь Карины обвела взглядом спальню, отбросила меч в сторону и опустилась на колени перед своей мнимой противницей.

Кхену испустила последний вздох в тот момент, когда ее сын издал первый крик. Баия взглянула на младенца-улраджи – нещадно истребляемых ей улраджи. Она уже знала, как с ним поступит.

Баия бежала через город, и войска расступались перед ней. Люди решили: кровь, покрывающая ее руки, – это кровь фараона, что она повергла гонителя народов в прах, что пришла наконец божественная спасительница. Вокруг нее, по ее же приказу, добивали улраджи – а она бежала сквозь эту бойню с последним маленьким улраджи под боевым плащом. Каринина праматерь положила младенца в крытую парусиной повозку, между тюком сена и мотком веревки. Через некоторое время его крики разбудят спавшую в повозке супружескую пару из Эшры, и они возьмут младенца к себе и будут относиться к нему, как к сыну, никогда не задаваясь вопросом, какое божество благословило их этим ребенком.

«Достойной жизни тебе, малыш», – прошептала она, и Малик вернулся в лимонную рощу. Он судорожно вздохнул, пытаясь перестроить свое понимание целого мира сообразно тому, что только что показал ему Идир.

– Баия приказала извести улраджи под корень, но сделала все для того, чтобы твой род продолжился, – сказал Царь Без Лица. – Кхену воспитали в верности фараону, но она его погубила. Однако людям легче было поверить в грандиозную битву добра со злом, чем в то, что ход истории изменили две девушки, раздираемые противоречивыми чувствами. В конце концов, в памяти народа остается именно легендарная версия событий. Поэтому Баия так никогда не открыла людям правды.

Идир отодвинулся от Малика.

– Тысячу лет я провел в сумеречном мире, мучительно размышляя: как моя жена могла принести в жертву собственного ребенка, но при этом спасти чужого? Я не нашел ответа. Я не знаю, куда я отправлюсь, когда придется покинуть этот мир, не знаю, увижу ли я ее в Чертоге со многими звездами, чтобы спросить об этом. В жизни бывают поступки, которые нельзя исправить или забыть. Их можно только нести на себе, и ты либо погибаешь под их тяжестью, либо крепче встаешь на ноги, чтобы этого не случилось. И это обретение силы стоит того, если позволяет тебе дотянуться до той вещи, которая делает твою жизнь желанной.

Впервые с тех пор, как Малик впустил духа в свой разум, они пришли к балансу. Один не пытался подчинить другого.

Одна вещь.

Малику не нужна была какая-то грандиозная цель. Не нужно великое прошлое или не менее великое будущее. Ему нужна всего одна вещь, чтобы пережить сегодняшний день. Завтрашний день принесет другие битвы. Но сегодня – всего одна вещь.

Он снова оказался на крыше. Вернулась обжигающая боль в руке. От бездны внизу закружилась голова. Голос вернулся и стал убеждать его встать на парапет. Всего один шаг, и…

Он отступил от края крыши и упал на колени. Прижав окровавленную руку к груди, он обратил свой взгляд к небесам. Его внимание привлекло какое-то легкое движение.

Его носа нежно коснулась одинокая белая бабочка и тут же полетела куда-то вниз и исчезла в сумерках.

32. Карина

Лицо Карины саднило, кровоточило, гноилось и было испачкано чумным крысиным дерьмом.

Она старалась облегчить свои страдания, как могла, но у нее до сих пор были связаны руки и ноги. И ко всему прочему, дико разболелась голова. Боль отличалась от ее обычной мигрени, она не пульсировала, а сжимала голову, притупляя все чувства. Может быть, это побочный эффект клятвы на крови?

Карина не знала, но была даже рада этой боли, потому что она отвлекала девушку от стоявшей за нею нежити.

Тварь с лицом ее сестры отвела ее в купальную комнату и смыла с нее тюремную грязь. Карина стоически перенесла эту процедуру, хотя каждое прикосновение нежити обжигало холодом. Затем нежить привела ее в свою комнату, одела в ночную рубашку до пят, украшенную традиционным эшранским орнаментом, и теперь аккуратно, но тщательно расчесывала ее страшно спутавшиеся за время заключения волосы.

– Помнишь, как ты подралась с сыном мясника, когда он сказал, что все Алахари красят волосы, потому что они не могут расти из головы сразу серебряными? – Нежить разделяла ее волосы на пряди и расчесывала их одну за другой, скручивая каждую в конце. – А ты так разозлилась, что стащила в кухне ножницы и обрезала себе волосы, чтобы он убедился, что они вырастут сразу серебряными.

Карина помнила этот случай – когда родители увидели ее остриженную голову, мать впала в ярость, а отец смеялся до слез.

Но это воспоминание ее и ее сестры. Она не желала делить его с этой тварью.

– Или помнишь, ты узнала, что коз, которых ты любила кормить, режут на мясо. Ты тогда спрятала их в своей спальне, чтобы их никто не нашел. – Нежить покачала головой и рассмеялась. – Уже малышкой ты поступала так, как считала правильным… Я даже немного завидовала тому, как легко тебе удается говорить и делать то, что тебе нравится.

Карина разозлилась. С чего бы Ханане ей завидовать? Ханане была наследницей трона, Карина – никем. Ханане отбрасывала такую мощную тень, что Карине никогда не удавалось из нее выйти. Как смеет эта тварь говорить ей