Эшранских гор. Даже если бы Карина каким-то образом ухитрилась снять прерывающие потоки нкра кандалы из слоновьей кости, она не смогла бы в одиночку убежать из этой твердыни.

Но вообще-то никакой необходимости держать ее в кандалах и под замком не было – она не собиралась убегать. Какой смысл бороться, если в конце все равно погибнешь?

Иссам забрал у нее флейту, и она отчего-то знала, что Фарид нашел скипетр. Как только он прибудет сюда, ничто не помешает ему провести Обряд Обновления.

Все было кончено. И если верить бабушке Баие, именно к такому финалу ей и следовало стремиться.

Поэтому Карина спала и просыпалась, спала и просыпалась, спала и просыпалась – и уже толком не могла отличить сон от бодрствования. Ее разум превратился в какое-то желе, способное обеспечить лишь самые базовые нужды ее тела.

Плакала она лишь однажды – когда вспомнила об Афуе, навечно прикованной к Убежищу, и о Каракале и Ифе, обретавшихся сейчас, по всей видимости, в каком-нибудь отдаленном уголке Сонанде. Она и не представляла, до какой степени привязалась к своим спутникам. Она скучала по урокам магии Каракала. Вспоминала, как заплетала косы Афуе. Видела мысленным взором, как загорались глаза Ифе каждый раз, когда речь заходила о принципах построения историй и о том, чем отличается интересный рассказ от неинтересного. Она очень скучала по ним. Она была рада тому, что больше не попадала в сны Малика. Ей бы не хотелось, чтобы он лицезрел ее в таком виде – отчаявшуюся и побежденную.

А затем, спустя, по-видимому, несколько дней ее заключения, дверь камеры открыл не ворчливый надзиратель, приносивший ей пищу, а Иссам.

– Вас вызывает Мвале Фарид, ваше высочество, – сказал командир Стражей. Карина подняла голову и, посмотрев на него, задумалась, оставило ли заклятие Стражей в его сердце хоть немного места для печали о судьбе Каракала.

Он вывел ее из камеры, она не сопротивлялась. Судя по тому, как отшатывались от нее те немногие люди, что встретились им на пути, ее вид соответствовал ее внутреннему состоянию. Ее волосы, которыми так восхищались жители Балото, все перепачкались и свалялись, пахло от нее по́том и экскрементами. Ее это никак не тревожило: та часть разума, которую должна была заботить ее наружность, не действовала – как не действовала и другая его часть, которая должна была изучать переходы крепости и искать потенциальные пути побега.

Ксар-Нирри была не только крепостью и тюрьмой. В ней также размещались многие чиновники зиранского правительства в Эшре, и Иссам как раз привел ее в большой кабинет одного из таких чиновников. Кабинет, где, скорее всего, проводились официальные приемы, был украшен в традиционном зиранском стиле: пол был выложен плоскими каменными плитами с геометрическим рисунком, вдоль стен стояли разноцветные напольные светильники. Все это было Карине знакомо, но ничто здесь по-настоящему не напоминало о доме.

Какая-то последняя частичка упрямства – она и не подозревала, что оно у нее осталось, – заставила ее вскинуть голову. Она встретит свой конец с достоинством и спокойствием.

Спокойствие испарилось, когда она увидела, что рядом с Фаридом сидит чудовище с лицом ее сестры.

Карина неделями твердила себе, что эта тварь – не Ханане. Что она ничем ей не обязана и потому не должна ощущать вину за то, что оставила ее в Зиране. Но когда они посмотрели друг на друга, в ней проснулось давно подавленное желание броситься этому созданию в объятия и расплакаться, и это встревожило ее даже больше, чем приближающийся обряд.

– Что с тобой случилось? – прошептала нежить. Боги в небесах, даже голос у нежити был точно такой же, как у Ханане, – теплый и светлый, словно весенний день. Она отступила назад, хотя бежать было некуда: за ее спиной стоял Иссам.

– Не разговаривай со мной, чудовище! – резко сказала она. Это была не ее сестра. Это была не Ханане.

В глазах нежити задрожали слезы, и Фарид с понимающим видом покачал головой.

– Разве я не говорил тебе, что именно это и произойдет? – проворковал он. Как он может не замечать исходящих от этого создания волн противоестественности? Неужели он не чувствует, что пространство вокруг нее искажено и осквернено? Почему он не обращает внимания на тени, плещущиеся в ее карих глазах?

Фарид подпер ладонью подбородок и с печалью взглянул на нее.

– Малышка Карина, создающая проблемы до самого своего конца, – сказал он как бы сам себе. Он выглядел совершенно так же, как всегда: спокойный, уверенный, ни один волос не выбивается из прически, ни одной складки или нити на одежде. Он обернулся через плечо и сказал в пустоту: – Малик, необходимые для ритуала предметы, пожалуйста.

У нее на глазах позади Фарида прямо из воздуха появился Малик с альгаитой в руках. Юноша-улраджи выглядел так же плохо, как чувствовала себя Карина. Щеки его ввалились, в глазах застыло затравленное выражение. Он отдал Фариду флейту, затем вытянул скипетр из черной татуировки на ладони. Карина удивленно раскрыла глаза. Так вот откуда он доставал свой кинжал.

Стараясь не встречаться с Кариной глазами, Малик повернулся, чтобы уйти, но Фарид сказал:

– Нет, останься. Тебе будет полезно увидеть, что будет происходить дальше. – Фарид заметил замешательство Карины и вскинул бровь. – Вы столько времени провели вместе, а ты так и не сказал ей, что работаешь на меня. Это нехорошо, Малик. Умолчать – это все равно что солгать. Я полагаю, ты не сказал ей и о том, что ты сделал с той девушкой, Деделе? Ей потребуются годы на то, чтобы восстановить рассудок после твоих пыток. Вряд ли она когда-либо выздоровеет полностью.

Карина закрыла глаза. Все части картины сложились у нее в голове. Все это время Малик действовал по указанию Фарида. Она обнималась и целовалась с ним, он заставил ее поверить в то, что для нее еще не все потеряно, а в это время за ее спиной он пытал ее подругу и выполнял приказы человека, который желал ей смерти.

Вдруг Карина не смогла больше этого выносить. Она рассмеялась безумным смехом.

Фарид нахмурился.

– Не вижу тут ничего смешного, – резко сказал он, но Карина продолжала истерически хохотать. Конечно, Малик работал на Фарида. Естественно, она настолько глупа, что один и тот же человек может предать ее дважды!

Морщина между бровями Фарида стала глубже. Смех Карины сменился икотой.

– Мы видим друг друга впервые за несколько недель, а ты ничего не можешь сказать и только смеешься.

Молчание. У Фарида заиграли желваки на скулах.

– Значит, тебе нечего сказать?

– Значит, тебе нечего сказать?