Как хочешь, так и говори, только не запутывайся в словах, но одежду и тело держи в чистоте, а мюридов заведи крикливых. Когда они сидят на твоей беседе, на каждое сказанное тобой меткое слово пусть кричат и подогревают собрание… На кафедре не будь сумрачным и не делай кислого лица, ибо тогда и собрание твое, как ты, будет сумрачно».

Далее автор переходит к торговле, науке врачевания, астрологии, поэзии и музыке. Весьма подробно Кай-Кавус разбирает вопрос о взаимодействии исполнителя стихов или песен со своей аудиторией. Говоря о соответствии исполняемой музыки возрасту и положению слушателей, автор «Кабус-нама» рассуждает так: «…потом увидели, что не все люди старики и серьезный народ, сказали: это создали музыку для стариков, создадим же музыку и для молодежи. Поискали и приспособили стихи, которые построены на легких размерах, к легким напевам, и назвали хафиф, чтобы после каждого медленного раха играть этот хафиф, чтобы на каждом музыкальном собрании было что-нибудь и для стариков, и для молодежи. Но надо было, чтобы дети, женщины и легкомысленные мужчины тоже не остались без своей доли. И вот, когда появился [обычай] петь тарана, эти тарана предназначались для тех людей, чтобы они получали удовольствие и наслаждение…».

Наставляя своего сына Гилян-шаха в профессии придворного поэта, автор вкратце характеризует все разделы науки о стихе, но особо акцентирует требования, предъявляемые к панегирику, уделяя основное внимание психологическим аспектам отношений восхваляемого и восхваляющего: «Будь благороден в помыслах и умей каждому сказать подобающее ему. Когда пишешь славословие, пиши его по достоинству прославляемого. О том, кто и ножа не засовывал за пояс, не говори: меч твой поражает льва, а гневом ты пронзаешь гору Бисутун, стрелой же рассечешь волос. Тому, кто и на осле никогда не сидел, не говори, что конь его подобен Дильдулю, и Буроку, и Рахшу, и Шебдизу[66]. Знай, что кому нужно говорить.

Поэт должен знать характер прославляемого и знать, что тому нравится. Тогда он сможет так прославить его, что ему понравится. Пока ты не скажешь того, чего он хочет, он тебе не даст того, что тебе нравится. Не подличай и в касыде себя слугой не называй, разве что в прославлении, где прославляемый того стоит. Не приучайся писать сатиры, ибо не всегда кувшин воды возвращается целым. Если же будут у тебя способности писать об аскетизме и единстве Божием, то не плошай, это для обоих миров хорошо. В стихах не лги чрезмерно, хотя лживая гипербола и является достоинством стиха».

Рассуждая о поэзии и музыке, Кай-Кавус обращает внимание и на их «терапевтическое» воздействие на слушателя и приводит свои рассуждения в соответствие с медицинскими знаниями своего времени, а именно с учением о темпераментах.

Отдельным блоком, начиная с 38 главы и располагаясь в иерархическом порядке по восходящим степеням, следуют придворные должности: Кай-Кавус рассуждает о занятиях надима (придворного «ближней свиты»), секретаря, визира, военачальника. Завершает этот блок глава «Об обычаях и условиях царствования», явно свидетельствующая, что автор не утратил до конца своих политических амбиций и предполагает для своего сына даже возможность занять престол. По содержанию этот блок глав принадлежит традиции профессионального адаба, а по структуре он воспроизводит представление автора о социальном и профессиональном составе современного ему высшего общества. Следуя традиции, автор включил в этот блок глав ту часть социального спектра, к которой в доисламском Иране относились представители благородных родов и «свободные» (азад), т. е. не облагаемые налогами.

Далее следует глава о крестьянах и ремесленниках, т. е. о податном населении. Она носит название «О нравах и обычаях дихканства и всякого другого дела, которое ты умеешь». Демонстрируя трезвость и практицизм, Кай-Кавус, отказываясь от аристократических претензий, не исключает для своего чада ни одной из возможных позиций на социальной лестнице: «Когда настанет время жатвы и посева, ты неустанно перепахивай землю и о посеве будущего года заботься в этом году…

Если же будешь ремесленником из числа ремесленников на базаре, то, каким бы делом ни занялся, работай быстро и тщательно, чтобы было много покупателей». Характерно, что, в отличие от доисламских «табелей о рангах», в которых купцы вместе с крестьянами и ремесленниками включались в состав податного сословия, автор располагает их выше на социальной лестнице, рядом с богословами, врачами, астрологами и др., но оценка, которую он дает этому занятию, демонстрирует живучесть старой традиции «рангов»: «О сын, знай и будь осведомлен, что торговля на базарах, хотя и не такое ремесло, которое можно было бы назвать добрым искусством, но, если присмотреться по-настоящему, то обычаи ее, как обычаи ремесленников».

Последняя глава «Кабус-нама» посвящена обычаям джаванмарди (благородство, рыцарство). Термин этот примерно соответствовал арабскому термину футувва c близким спектром значений. Джаванмардами часто называли себя члены тайных ремесленных обществ, занимавшихся защитой своих прав в структуре городской социальной иерархии. Автор толкует этот термин расширительно, понимая под ним определенную сумму качеств человека, проявляющуюся у лучших представителей каждого сословия. В этой главе он характеризует те социальные группы, которым эти качества, а именно: мужество, терпение, целомудрие, чистосердечие, великодушие, гостеприимство и др. – должны быть присущи в наибольшей мере. Это аййары, воины, богословы и суфии.

Термин аййар в средневековых персидских исторических сочинениях применялся в отношении членов разбойничьих шаек или подразделений лазутчиков. Они, как свидетельствуют источники, представляли собой один из видов профессиональных корпораций, имевших свои уставы и строгие законы корпоративной этики.

В «Кабус-нама» рассказ, иллюстрирующий качества аййаров, носит откровенно плутовской характер. В нем говорится о непростом выборе между благородным и неблагородным поведением, который должны сделать аййары: «И если аййар будет сидеть на дороге и пройдет мимо него человек, а немного спустя следом за ним пройдет другой человек с мечом, собираясь убить того, и спросит аййара, проходил ли здесь такой-то человек, какой ответ должен дать аййар? Если скажет, будет донос, если не скажет, будет ложь, а и то и другое аййарам неуместно». Чтобы избежать недостойного поступка, благородному молодцу предлагается прибегнуть к хитрости: аййар «отодвинется на один шаг в сторону от того места, где сидел, и скажет: с тех пор, что я здесь сижу, никто не проходил; тогда он скажет правду».

Аййарам приписываются высокие моральные качества: «Знай же, что благороднейший аййар – тот, у кого несколько добродетелей: то, что он смел и мужественен, терпелив во всяком деле, держит обещания, целомудрен, чистосердечен, никому не причиняет вреда, допускает вред себе ради выгоды друзей своих, на пленников не посягает, нищих одаряет, злых удерживает от злых дел, говорит