инвалидной коляске мусульманина, которого толкает раввин – заголовок «Intouchables 2» отсылает к актуальному на тот момент фильму «Intouchables» (буквально «Неприкасаемые», в российском прокате «1 + 1»). «Нельзя смеяться», – в унисон провозглашают два персонажа. Это была не только ссылка на частое уравнивание антисемитизма и исламофобии в дебатах тех лет, но и свидетельство зловещей решимости «Charlie Hebdo» взять в руки оружие против религиозной чувствительности любого оттенка. Редакционная статья журнала («Смейтесь, ради Бога, черт возьми!»), а также другие рисунки внутри журнала тоже были посвящены Мухаммеду. Полиция вновь была вынуждена защищать не только редакции, но и многие другие французские учреждения в стране и за рубежом. Своей публикацией редакция журнала подлила масла в разгорающийся огонь, и критика со стороны отечественных и зарубежных политиков усилилась. Главный редактор Стефан Шарбоннье стойко защищал право своего журнала высмеивать все религии: «Мы публикуем карикатуры обо всех и обо всем каждую неделю. Но когда речь идет о пророке, это называется провокацией. Сначала нельзя рисовать Мухаммеда, потом нельзя рисовать радикального мусульманина, и каждый раз это называется провокацией для мусульман»[1020]. И журнал продолжал в том же духе, исправно публикуя карикатуры, которые вызывали новые протесты и судебные иски[1021].

Нападение и его последствия

В этой перспективе нападение на редакцию 7 января 2015 года выглядит почти логичным действием террористов-фундаменталистов. На самом деле оно означало дальнейшую эскалацию. Если гибель людей в ходе предыдущих акций протеста против богохульства была результатом общественных волнений и протестов, то теперь это было целенаправленное нападение на редакцию. Двенадцать человек были убиты, включая главного редактора Стефана Шарбоннье (Шарба) и Жана Кабю, двух иллюстраторов заглавных изображений Мухаммеда; многие другие были ранены. «Мы отомстили за пророка Мухаммеда. Мы убили „Charlie Hebdo“!» – кричали двое нападавших, убегая. Братья Саид и Шериф Куаши были уроженцами Франции, алжирскими мигрантами, которые восприняли радикальные идеи в исламистской среде Парижа, а затем в тюрьме. В 2011 году в Йемене они посетили тренировочный лагерь Аль-Каиды[1022] – террористической организации, которая спустя некоторое время взяла на себя ответственность за теракт. Братья были в бегах в течение двух дней после нападения. Ситуация усугубилась после захвата заложников в супермаркете кошерных продуктов; преступник потребовал свободного выезда для убийц. Захвативший заложников Амеди Кулибали также был французом, родившимся в семье мигрантов (она приехала из Мали). В тюрьме он подружился с Шерифом Куаши и таким образом соприкоснулся с радикальным исламизмом. Захватчик заявил, что его операция была связана с нападением двух братьев. Более вероятно, что захват заложников был скорее спонтанной, незапланированной акцией после того, как Кулибали застрелил женщину-полицейского и тяжело ранил еще двух человек на следующий день после теракта на юге Парижа. Во время захвата он убил четырех евреев – покупателей и сотрудников магазина. Днем 9 ноября братья Куаши и Шериф Кулибали были без лишних слов убиты спецназом полиции.

Нападения вызвали волну выражений солидарности. Салман Рушди вскоре после этого заявил, что он вместе с «Charlie Hebdo» выступает против «религиозного тоталитаризма», защищая искусство сатиры:

«„Уважение к религии“ стало закодированной фразой, означающей „страх перед религией“; религии, как и все другие идеи, заслуживают критики, сатиры и, да, нашей бесстрашной непочтительности»[1023].

Рушди был не одинок. Сначала в Париже и других французских городах, а затем во многих мегаполисах по всему миру (в том числе в мусульманских странах) в последующие дни были организованы траурные марши. Надпись «Je suis Charlie» («Я Charlie») быстро стала символом всемирной солидарности[1024]. Кульминацией стали республиканские митинги в честь жертв обоих терактов, которые подняли на ноги миллионы французов 10 и 11 января, от 1,5 до 2 миллионов человек только в Париже. Во главе траурного марша вместе с президентом Франции и канцлером Германии шли десятки глав государств и правительств со всего мира.

Но голоса с противоположной стороны также прозвучали. Известный явным антисемитизмом и связями с отрицателями Холокоста, неоднократно осужденный комик Дьедонне в записи в социальной сети заявил о своем восхищении захватом заложников в кошерном супермаркете: «Что касается меня, то я чувствую себя Шарли Кулибали». Еще десятки людей во Франции были арестованы за публичную поддержку и пропаганду терактов, некоторые приговорены к тюремному заключению как «защитники терроризма». Мусульманская молодежь отказалась участвовать в установленной государством минуте молчания в школах. Жители других стран также высказались под хэштегом #JeNeSuisPasCharlie («Я не Charlie»).

Дело не ограничилось словами. В соседней Бельгии двое подозреваемых были убиты в перестрелке 15 января, когда полиция расследовала деятельность радикальной исламской среды, где готовились нападения на магазины, продающие «Charlie Hebdo». Месяц спустя в Копенгагене произошло нечто вроде ужасающего повторения парижских инцидентов, хотя оно привлекло гораздо меньше внимания мировой общественности. Омар Эль-Хусейн, двадцатидвухлетний датчанин с палестинскими корнями, совершил нападение на культурный центр, где проходила конференция, посвященная теме «Искусство, богохульство и свобода самовыражения», в том числе нападению в Париже. Главной целью нападения в Копенгагене, вероятно, был карикатурист Ларс Вилкс, который в 2007 году также рисовал карикатуры на Мухаммеда. Вилкс не пострадал, но режиссер Финн Нёргор был застрелен, как и еврей-охранник в синагоге, после чего преступник был задержан и убит на следующий день. В начале мая двое террористов были уничтожены при попытке вооруженного штурма выставки в Гарленде (штат Техас), где были представлены результаты конкурса карикатур на Мухаммеда.

На обложке первого после нападения номера «Charlie Hebdo», разработанного «выжившими» в редакции «Liberation», снова был изображен Мухаммед, на этот раз печально черный. В руках он держал плакат с надписью «Je suis Charlie» («Я Charlie»). Загадочная надпись гласила «Все прощено». Что бы она ни означала, она не помогла привести к примирению. Напротив, большинство описанных акций протеста и насилия в свою очередь обосновывались как реакция на этот журнал. Таким образом, дебаты о богохульстве и свободе слова до и после парижских терактов выявили глубокое разногласие и в западном мире.

В резком тоне высказались не только радикальные мусульмане, но и французский социолог Эммануэль Тодд. В своем эссе «Кто такой Charlie?» он критиковал прошедшие по всей стране манифестации как «разновидность массовой истерии». В национальном «освящении» «Charlie Hebdo» и карикатур на Мухаммеда он увидел «тоталитарный террор мнений» с отголосками христианской инквизиции. Тодд диагностировал своего рода принуждение к богохульству в масштабах всей Франции: «Французу не только позволено становиться богохульником, он даже обязан это делать. Вольтер dixit[1025]». Социолог назвал обложку «Charlie Hebdo» с изображением Мухаммеда расизмом, который спонсируется государством («нос длиной с пенис и тюрбан из двух частей, напоминающий яички»)[1026]. Не осудив нападения, Тодд подверг резкой критике сатирическую линию журнала и сказал, что не следует путать право «насмехаться над собственной религией с правом насмехаться над религией других»: «Многократное систематическое богохульство, направленное против Мухаммеда, центральной фигуры религии слабой и дискриминируемой группы,