— Вспомни ночь, когда мы дрались с Дантраксом, — посоветовал Билл. — Он едва не убил нас, прежде чем сдохнуть, и мы помалкивали о произошедшем. На следующее утро в Африл явились тысячи людей. Я сам еще толком не разобрался в событиях, а люди, живущие за несколько лиг от озера, приходили и рассказывали мне, как пророк убил Дантракса. Слухи здесь разлетаются споро. А мы расскажем всем, кого встретим.

Летти знала: он порет чушь. Но чушь обнадеживающую. Так что пусть его.

Когда компаньоны подошли к армии Консорциума, Балур с Фиркином начали будоражить свое войско. Фальшивый драконий череп был хорошо виден с другой стороны равнины. Его таскали туда и сюда по грязи, улюлюкая и свистя. Толпа орала, проклинала и радовалась. В воздух летели оскорбления; слова терялись с расстоянием, но тон хорошо различался. Народ снова затянул похабные кабацкие припевки и принялся показывать непотребное — что тоже прекрасно замечалось издалека.

— Конечно, я не так уж много путешествовала по долине Кондорра, — сообщила Летти, — но по миру пошлялась немало. Здешний народ — гребаные безумцы. У них есть хоть какое-то понятие о том, что будет, когда начнется битва? Их же порубят в капусту.

— Наверное, если слишком долго давить людей, это сказывается на мозгах, — пожимая плечами, ответил Билл.

— Или они тут плодятся безумными, — заметила Летти, которой доводилось видеть униженных и оскорбленных.

Идея поголовного безумия казалась ей ближе к здешней реальности.

— Кстати, а откуда ты сама? — осведомился Билл. — Я себе не поверил, когда понял, что не спрашивал тебя раньше.

А Летти вполне верила. Она никогда не считала себя интересным предметом для разговоров. Но Билл заслужил возможность узнать. К тому же, учитывая вероятность выживания, он, скорее всего, унесет секрет в могилу.

— Салера. Ее столица, Эссоа. Мой отец — рыбак, а мать — швея.

Летти изобразила книксен — как смогла, скорчившись за приземистым кустом.

— В общем, если угодно, я должна была шить платья для настоящих леди. И шила.

На лице Билла отобразилось тяжелое недоумение.

— Ты — швея? А леди не боялись встречаться с тобой?

Летти захотелось хихикнуть.

— Билл, я была ребенком, — сказала она. — В то время я не очень походила на головореза. И еще никого не прикончила.

— А теперь ты компенсируешь упущенное?

— Наклонности головореза не всегда передаются по наследству, — заметила Летти. — У меня были нормальные, очень мирные и благовоспитанные родители.

— Э-э, я верю, конечно… но как, э-э, можно перейти от шитья платьев к твоей, в общем… — он провел ладонью поперек горла, — к твоему нынешнему делу?

— Я удрала из дому в тринадцать лет. И началась бурная жизнь.

Летти заметила, что он напрягся — высчитывал.

— Не вздумай спрашивать, сколько мне лет, — предупредила она.

Однако было забавно видеть, как он пытается совместить образы тринадцатилетней девочки и женщины рядом с собой.

— А ты, в общем… — он запнулся, подыскивая слова, — кого-нибудь оставила, ну, там?

— Да. Родителей. Четырех братьев. Двух сестер. Шесть теток. Пять дядьев. Двадцать семь двоюродных родственников. Пару троюродных. Да я всех и не упомню.

Билл посмотрел на нее внимательно, пытаясь определить, обиделась ли. Но какие тут обиды? Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Летти распрощалась с родней и давно перестала об этом переживать.

— Ты скучаешь по ним?

— Я думаю, без меня им спокойнее. А мне беспокойнее без них — что мне, собственно, и нравится.

— А я по своим родителям скучаю каждый день, — сказал он.

Летти положила руку ему на плечо.

— Я своих оставила сама. Это совсем другое.

Он кивнул.

— Знаешь, хватит делиться сопливыми воспоминаниями. Пошли учиним немножко пекла!

— И какого хрена вам надо?

Летти скрипнула зубами. Не очень хорошее начало для учинения пекла.

Они с Биллом сумели обогнуть армию, зайти с тыла — и теперь стояли у кроваво-красной палатки, изо всех сил делая честное лицо. Здоровенный главный сержант расхаживал перед ними и изображал полнейшего сукина сына.

— Завербоваться, — скромно ответила Летти, сложив руки на причинном месте и глядя простодушным щенячьим взглядом.

— И какого хрена мне брать пару недисциплинированных засранцев прямо перед битвой? — спросил сержант и поскреб щетину.

При этом он спугнул несколько мух, нежившихся под солнцем на изрытых оспой щеках.

— У нас перевес над тем сбродом пять к одному.

— Ну а может, вас убедит вот это? — с ангельской невинностью осведомилась Летти.

Надо отдать сержанту должное: он успел схватиться за меч, прежде чем оказался на земле с кинжалом у горла. Адамово яблоко сержанта болезненно дернулось, ощутив острие.

Несколько солдат поблизости заухали и заулюлюкали. Но никто не пошевелил и пальцем.

— Э-э, — выговорил сержант, лежа под Летти, и сглотнул. — Это да. Точно. Вы нам, э-э, понадобитесь.

Она медленно встала с его груди. Клинок незаметно исчез в рукаве. Сержант потер глотку и затем нервно взглянул на Билла.

— А с тобой как? Ты можешь…

— Я ее этому научил, — с легким презрением бросил тот.

— А-а, — сообщил сержант, раздумывая, стоит ли просить новой демонстрации умений.

Он решил, что не стоит. Летти с трудом подавила вздох облегчения.

— Зеленая палатка, пять рядов отсюда, — сказал сержант. — Скажете, вас послал Гарн. Там вас экипируют.

Он снова потер глотку.

— Потом займитесь чем-нибудь полезным с ребятами в первых рядах. Мы до вечера готовимся. Теми ублюдками займемся с утра. А к обеду будем жарить мясо на их погребальном костре.

Он кивнул — мол, свободны.

Летти улыбнулась — скупо и натянуто — и пошла прочь, держась в шаге за спиной Билла.

Он ее научил, надо же! «Ох и получишь ты за это!»

— Эй! — позвал сержант.

Летти замерла, лихорадочно соображая. Кинжал ему в глотку; три, наугад, — в толпу. Начнется замешательство. Воспользоваться им, бежать. Спрятаться за палатками…

— Еще кое-что, — продолжил сержант. — Держитесь подальше от троллей. Эти придурки совсем чокнутые.

Балур никогда не был горячим приверженцем военных хитростей. Если хочешь с кем подраться, иди и бей в лицо. И не тычь в спину, надеясь, что враг удивится, повернется, а ты его — ногой в причиндалы. Это не бой. Не проба мужества и силы. Лишь демонстрация того, что ты свои яйца зажал в кулачке и уже забыл, что с ними делать.