Настоятель отвел их в комнату, находившуюся за молитвенным залом. Только когда они вошли, Тайши поняла, что это внутреннее святилище. Хотя по традиции оно служило покоями настоятелю, в изначальном храме, конечно, святилище отвели оракулу.

Едва они зашли в тускло освещенную комнату, Тайши в нос ударила вонь. Пахло чем-то вроде застоявшейся воды; скоро запах усилился так, что Тайши замутило. Комната была без окон, с лежанкой посередине. Боковая дверь вела в нечто вроде спальни. На полу валялись разбросанные трубки, тарелки с объедками, грязная одежда. На маленьком столике у стены громоздились тыквенные и стеклянные бутыли, сплошь пустые. Цофи принюхалась и помахала рукой, отгоняя тяжелый дым, висевший в воздухе.

— Что за вонь?

— Опиум и пыль в голове, — проворчала Тайши.

Они нашли оракула в спальне — он лежал на кровати, вытянувшись на боку, а рядом валялась открытая бутыль. Темно-красное сливовое вино залило простыни. Поначалу Тайши решила, что оракул спит, но потом она заметила, что глаза у него открыты и пусты. Из тонкой трубки, которую он сжимал в руке, поднимался дымок.

Тайши уставилась на худого как жердь мужчину с запавшими щеками и покрытой пятнами кожей. Голова у него лежала на подушке, неестественно запрокинутая, словно ему недоставало сил ее поднять. И это был оракул, который породил религию Тяньди, распространившуюся по всем Просвещенным государствам? Человек, чья мудрость не только объединила народы Чжун, но и направляла пятнадцать поколений императоров?

Тайши в бешенстве повернулась к Сану.

— Основатель религии Тяньди — пьяница и любитель опиума? Как вы это допустили?

— Я предупреждал: вам не понравится то, что вы увидите, — кротко отвечал настоятель. — Бремя пророчества велико, тем более что дух оракула пережил столько воплощений. Мы перепробовали разные средства, но только опиум и вино помогают ему справиться с ночными кошмарами.

Тайши опустилась рядом с кроватью. Взгляд оракула был ленивым, рассеянным, устремленным в никуда. Если он и заметил присутствие гостьи, то не обратил на нее никакого внимания.

— Ваша Святость, — позвала Тайши, — вы меня слышите? Я взыскую мудрости.

Ответа не было.

Тайши повторила громче, наклонившись вплотную. Когда этот тип в последний раз мылся?

Тишина.

Она щелкнула пальцами у него перед носом, похлопала оракула по щеке — и повернулась к Сану.

— Как давно он в таком состоянии? Он вообще в своем уме?

— Состояние Его Святости ухудшается вот уже почти двадцать лет. Мы опасаемся, что его пребывание в нашем мире подходит к концу.

— Ну, хоть что-то… — буркнула Тайши. — Как до него достучаться?

— У оракула бывают хорошие дни, — ответил настоятель. — Правда, плохих больше. Мы изо всех сил стараемся устроить его поуютнее, но остается только ждать просветления.

— И как часто это происходит?

— Иногда нужно ждать несколько дней, иногда несколько недель.

— Я подожду. И никуда не уйду, пока не получу ответ, — заявила Тайши.

Сану кивнул:

— Я ценю вашу приверженность пророчеству и религии Тяньди.

Тайши придвинула стул к кровати и решительно села.

— Принесите еду и питье. Я просижу в этой вонючей дыре хоть десять лет, если придется.

«Десять лет» продлились всего четыре дня. Тайши отвлекли крики, доносившиеся снаружи.

Люди выскакивали из своих лачуг и бежали по ведущей от храма тропе кучками, никем не возглавляемые, вооруженные бамбуковыми палками, граблями, досками и другими предметами, которым место не на поле боя, а в огороде.

Цисами подавила зевок, когда столкнулась с первыми двумя — дюжим мужчиной и пожилой женщиной. Она отбила мотыгу, которой размахивал мужчина, и пронзила его сердце ударом черного ножа. Женщина обеими руками держала доску для стирки и оказалась опасным противником — она двигалась проворнее, чем ожидала Цисами, и была к тому же массивнее. Она чуть не угодила Цисами по голове и точно разбила бы ей лицо, если бы удар достиг цели.

— Похоже, госпожа… — подметила Цисами, уклоняясь от очередного яростного удара, — …вы прожили долгую и очень скучную жизнь. Неужели вы хотите умереть именно так?

— Тяньди защищает меня! — ответила женщина, явно уповавшая на свою стиральную доску.

Черный нож рассек ей горло, в мгновение ока положив конец долгой и очень скучной жизни.

— Тяньди не исполняет своих обязательств, — заметила Цисами и устремилась дальше по извилистой тропе, по пути справившись еще с двумя мужланами, походившими на братьев-близнецов, потом с хромым стариком, за которым по пятам бежала собака. Остальным хватило ума попрятаться. Затем на нее в одиночку напал юный дурень. Цисами быстро разделалась с ним и двинулась наверх, убивая всех, кто стоял на пути.

Кроме собаки, конечно.

На повороте тропы она встретила пожилого монаха, который гнал впереди себя кучку перепуганных ребятишек. Он велел детям бежать дальше и повернулся к Цисами, преграждая ей дорогу. Он даже не был вооружен. Чтобы еще больше оскорбить нападавшую, он сложил ладони и поклонился.

— Мир вам! Знайте, что страдания, которые вы причиняете здесь, вернутся десятикратно в иной жизни.

— Замолкни!

Черные ножи закружились в руках Цисами и вонзились в сердце старика. Она стояла над мертвым телом, пока душа монаха возносилась к Тяньди, ну, или куда там ей полагалось идти. У Цисами вырвалось раздраженное шипение.

Котеуни, которая сражалась в нескольких шагах позади нее, настигла очередного беглеца и пронзила его копьем.

— Я смотрю, тебе невесело. В чем дело?

— Просто это все… излишне.

Подруга в некотором замешательстве взглянула на Цисами, выдергивая копье из спины убитого.

— Но тебе же нравится убивать. Ты, случайно, не теряешь хватку?

Цисами отрывисто рассмеялась.

— Если думаешь, что я раскисла, мои ножи к твоим услугам.

— Я никогда не сумею занять твое… — начала Котеуни, и тут коренастый мужчина выскочил на тропу и попытался ее повалить.

Они боролись несколько мгновений, пока Котеуни не перехватила его и не швырнула наземь. Она прикончила противника ударом ноги в шею, нагнала Цисами, перевела дух и договорила:

— …место. И потом, муж не станет повиноваться моим приказам. Мне придется его убить, и тогда я очень расстроюсь.

К Цисами бежал мужчина с граблями. Она схватила его за локоть, развернула, потянулась за ножом — и ничего не нашла. С досады она обвила шею мужчины рукой и сломала ему хребет.

— Впрочем, если ты не стараешься долезть до самого верха, значит, тебе недостает честолюбия.