Заколоться тоже было паршивой идей, да и он, вероятно, не сумел бы этого сделать.

«То, что говорится в старой песне группы M*A*S*H, неправда, – подумал Джулиан. – Самоубийство отнюдь не безболезненная штука».

Наверное, наилучшим вариантом будет яд. Или передозировка.

Он прошел на кухню и осмотрел полку, где они держали таблетки и витамины. Нашлась пара бутылочек с лекарствами, которые прописывал детям врач, когда они болели зимой, но снотворного или других сильнодействующих средств в их семье не было. Под мойкой Джулиан обнаружил щелочное средство для прочистки канализационных труб, а в помещении для стирки – отбеливатель, но был не уверен, что они смогут его убить. Возможно, его сразу же вырвет, после чего он очнется в больнице и ему придется долго объясняться.

Джулиан снова вернулся к кухонной полке и обнаружил полную бутылочку ибупрофена, а также бутылочку детского аспирина, который Клэр заставляла его пить вместе с витаминами. Можно ли принять смертельную дозу этих таблеток? На этикетке пузырька с ибупрофеном имелось предостережение: «При приеме дозы, превышающей предписанную, увеличивается риск инфаркта или инсульта».

Есть.

Это было произнесено тем же самым голосом, который он уже слышал.

Джулиан взял ибупрофен и застыл. Значит ли это, что тварь может читать его мысли? Возможно, что да. Из чего следует, что она, быть может, знает, что он собирается сделать, и это ее не беспокоит. Означает ли это, что его план обречен на провал?

Он нарочно переключил свои мысли на другие темы: стал думать о цене на бензин, о цифрах рейтинга президента, которые давали опросы, стараясь не обращаться мыслями к тому, что действительно было важно. На секунду подумал было о том, чтобы сбежать – пулей вылететь из дома и помчаться по улице. Но знал – из этого ничего не выйдет. Джулиан уже испытал силу этой твари. Ее мощь так возросла, что она смогла физически изменить внутренность его дома. На сей раз она убьет его еще до того, как он сможет выбежать за дверь.

А потом возьмется за Клэр, Меган и Джеймса.

Нет, он должен положить этому конец раз и навсегда.

Джулиан достал из сушки над мойкой стакан, наполнил водой и открыл пузырек ибупрофена. Пузырек был почти новым. На этикетке говорилось, что в нем сто таблеток. Он высыпал несколько на ладонь и проглотил их, запив водой. Потом проделал это еще раз. И еще, и еще, пока пузырек не опустел. Ничего пока не чувствуя, Джулиан прошел через столовую и перешел в гостиную.

Он думал о том, чтобы написать предсмертную записку, в которой ясно и недвусмысленно объяснит свои мотивы, чтобы ни у кого не возникло ни вопросов, ни недопонимания, чтобы ни Клэр, ни дети не винили в его смерти себя. Им и без того придется тяжело, так что не надо взваливать на них дополнительное бремя, не надо, чтобы они мучились от непонимания и чувства вины. Но не мог терять на это время. Он должен был действовать быстро, должен был успеть до того, как оно раскусит его план. Поэтому Джулиан и старался все время держать свои мысли под контролем, не думать о том, что собирается сделать, сосредоточив сознание на второстепенных вещах. Его план сработает, только если у него будет возможность его осуществить, если он сумеет сохранить элемент внезапности. Нельзя терять драгоценные секунды, сочиняя письмо семье – и нельзя объяснить в нем то, что он хочет, потому что тогда оно тоже узнает, что у него на уме.

К тому же Клэр и дети не узнают, что он совершил самоубийство. Они будут думать, что его убила тварь, живущая в их доме. И как бы тяжело им ни было это принять, это все равно будет лучше, чем правда.

Джулиан посмотрел налево. На полке буфета стояла фотография Клэр и детей, которую он сделал на фестивале воздушных шаров несколько лет назад. Волосы Клэр были длиннее, чем теперь, и она была одета в джинсовые шорты, которые сейчас на нее уже не налезали, и футболку, которую ее сестра привезла ей из Санта-Фе. У Джеймса не хватало двух передних зубов, а Меган улыбалась той простодушной улыбкой, которая была ей свойственна прежде, но которую она утратила уже несколько лет назад. От вида этой фотографии Джулиану стало еще хуже – теперь он грустил не только о том, что ему предстояло потерять, но и о том, что он уже потерял.

Он вынул из кармана фото Майлса и поставил рядом со снимком Клэр и детей. Теперь Майлс стоял рядом с Джеймсом, и сразу же было очевидно, что эти двое – братья.

Джулиан заплакал. Слезы жгли его щеки, и он тяжело опустился на диван, почувствовав, как сердце в его груди как-то странно екнуло.

Каковы были последние слова, которые он сказал Клэр? Он не сказал ей: «Я люблю тебя», хотя должен был сделать именно это. Вместо этого произнес что-то житейское, прозаичное, что-то вроде: «Я вернусь, как только смогу» или «Может быть, ты хочешь, чтобы я привез что-то еще?».

Он должен позвонить ей прямо сейчас и сказать, что любит. Но его мобильник остался в машине, где он бросил его на сиденье, и, если даже телефоны в доме работают, в чем Джулиан сомневался, вряд ли его пальцы сейчас способны набрать ее номер. У него было такое ощущение, словно они стали толстыми, как слишком туго набитые колбаски, и, когда он попытался пошевелить ими, осознал, что не может этого сделать.

Его левая рука не двигалась совсем.

Когда зрение затуманилось и он начал угасать, посмотрел на фотографии своей жены, дочери, сыновей. По его щеке скатилась последняя слеза.

«Прощайте», – подумал Джулиан.

Ему было трудно.

Он больше не был самим собой. Его самого больше не существовало. Он старался сориентироваться, старался вспомнить, чем он был раньше, и сообразить, чем стал теперь. Он был частью чего-то, но терялся в этой массе, плыл по ее воле, ничего не видя и сохранив только самое примитивное чутье. Затем почувствовал прикосновения и начал прикасаться сам, в него и сквозь него потекла энергия, соединяя его со всем тем, частью чего он теперь был. То, во что он влился, было огромно и могуче, и он ощущал внутри его противоречащие друг другу воли тех, кто стал его частью до него. Он был ими, они были им, и хотя эта новая форма его существования была громоздкой и почти неуправляемой, он был полон решимости овладеть ей, захватить над ней полный контроль. Сделать это было жизненно необходимо, хотя он и не помнил почему.

Он вытянулся в сторону, напрягся.

Времени здесь не существовало. Возможно, прошли секунды, возможно, минуты, или часы, или дни, или месяцы, или годы. Все происходящее могло иметь место сегодня, либо завтра, либо вчера.

Но вдруг…

Он увидел свой дом. Он был в нем, вокруг него, был его частью. Он знал, где он сейчас, и что он собой представляет, и почему находится здесь, а не где-то еще. В гостиной его тело все еще лежало на диване, и он позаботился о нем, заставив его исчезнуть, чтобы никто не смог его найти, чтобы его семье не пришлось видеть его труп.