Маркуччо, оттого что родной брат обошелся с ним как с собакой, настолько потерял надежду, что решил кислотою отчаяния отчистить золото души от грязи тела. И пошел на высокую-превысокую гору, которая, как соглядатай Земли, разглядывала все, что творится в державе Воздуха, и, как великий султан гор, в облачной чалме поднималась к небу, чтобы сорвать оттуда полумесяц и приколоть ко лбу.

Пробираясь по теснейшей тропе среди расселин и обрывов, он поднялся на самую вершину и, увидев под ногами великую пропасть, открыл краник фонтана очей и после долгих рыданий хотел уже броситься вниз; но тут некая прекрасная женщина, в зеленой одежде и в лавровом венке поверх изумительных золотых волос, схватила его за руку: «Что ты делаешь, несчастный? Куда ты позволил увлечь себя дурным мыслям? И это — тот самый человек, что извел столько масла в лампе и потерял столько сна, занимаясь науками? Это ты — который, ведя свою славу, точно объемистую и просмоленную галеру, столько времени вытерпел в худобе? Почему ты теряешь лучшее время, не используя оружия, закаленного тобою в огне учения, против нищеты и злосчастья? Разве не знаешь, что добродетель — лучшее лекарство от яда бедности, табак от катара зависти, рецепт против болезней времени? Разве не знаешь, что добродетель — компас, указующий путь под ветрами неудач, смоляной факел, светящий во тьме горестей, упругая арка, неподвластная землетрясениям бед? Остановись, несчастный, приди в себя и не отвращайся от той, что может воодушевить тебя в опасностях, дать силу среди бед, терпение в отчаянии. Знай, что само Небо привело тебя на эту непроходимую гору, где обитает, в собственном лице, как есть, Добродетель, чтобы она, которую ты в своем безумном отчаянии порицал, дала тебе прозрение от ослепивших твою душу злых помыслов. Итак, пробудись, успокойся, не думай о дурном; и, чтобы познать, что Добродетель всегда подлинно добра, всегда сильна, всегда полезна, возьми этот сверток с порошком и иди в королевство Кампо Ларго[428]. Там увидишь дочь короля, которой собираются петь отходную, не находя лекарства от ее смертельной болезни; ты дашь ей порошок, размешав с сырым яйцом, и этим подпишешь приказ на выселение ее недугу, который, как солдат, навязавшийся на постой, терзает ее жизнь. Прогнав его, ты получишь столь большую награду, что навсегда скинешь с плеч нужду и станешь жить так, как ты достоин, не нуждаясь в чьей-либо помощи».

Маркуччо, признав ее, как есть, вплоть до кончика носа, пал как ее ногам, прося прощения за страшную ошибку, которую едва не совершил, и сказал: «Упал покров с моих глаз, и я узнаю по твоему венку, что ты — та самая Добродетель, которую все славят, но мало кто ей следует; ты — Добродетель, что возводишь к совершенству дарования, даешь дерзновение умам, обостряешь рассудительность, укрепляешь силы на честный и добрый труд, даришь крылья, возносящие выше самой тверди небесной! Узнаю тебя и сожалею, что слишком мало пользовался данными тобой оружиями; но обещаю, что отныне буду всегда ограждаться твоими противоядиями от всякой напасти, так что и мартовский гром меня не поразит!»[429]

И когда Маркуччо хотел поцеловать ее ноги, она исчезла из виду, а он остался в великом облегчении, как бедный больной, что после окончания приступа пьет прохладную воду с растолченным целительным корнем. Поспешно сойдя с горы, он направился в Кам-по Ларго, где, явившись в королевский дворец, дал знать королю, что у него есть лекарство для его дочери. И король тотчас же отвел его в комнату принцессы, где лежала на кровати с дырочками[430] бедная девушка, столь истощенная и исхудавшая, что от нее остались только кожа да кости; глаза ее так провалились, что рассмотреть зрачки можно было разве что с помощью трубы Галилея[431]; носик был до того заострен, что мог служить клистирной трубочкой; щеки так страшно втянуты, что она походила на Смерть из Сорренто[432], нижняя губа отвисла к подбородку, грудь казалась грудью галки, руки были похожи на овечьи голени, когда с них срежут мясо; словом, весь ее облик был так искажен, будто с бокалом жалости в руке произносил тост «за сострадание».

Когда Маркуччо увидел девушку в таком печальном положении, у него потекли слезы от мыслей о слабости нашей природы, подвластной грабительству времени, восстаниям тела и бедствиям жизни. Попросив принести свежее яйцо от молодой курочки, он чуть-чуть подогрел его, размешал порошок и, заставив принцессу выпить все это, укрыл ее четырьмя одеялами.

И еще не успел прибыть в порт корабль Ночи, как больная позвала придворных девушек переменить ей постель, насквозь промокшую от пота; а когда ее обтерли полотенцами и уложили на свежее белье, попросила чего-нибудь поесть — просьба, ни разу не сходившая с ее уст за семь лет болезни! Увидев в этом добрый знак, принесли ей бульону; силы ее укреплялись с каждым часом, аппетит улучшался день ото дня; не прошло и недели, как она совершенно поправилась и встала с постели. Когда все это совершилось, король воздал Маркуччо почести, словно некоему богу врачевания, и не только удостоил его звания барона и одарил обширными владениями, но и назначил первым советником при дворе, сочетав браком с благородной дамой, самой богатой в той стране.

Тем временем Пармьеро обчистили от всего, что у него было: ибо деньги в игре как приходят, так и уходят; колесо удачи игрока как легко поднимается, так же быстро и опускается; и он, видя себя нищим и обездоленным, надумал бродить по свету, меняя места, пока не вернется к нему удача или уж вовсе вычеркнут его из книги постояльцев этой жизни. И после шести месяцев скитаний пришел он в Кампо Ларго, настолько изнуренный и обессиленный, что и ноги не держали. И не находилось ему места, чтобы хоть замертво упасть; голод рос вершками, а одежка рвалась кусками; наконец, в полном отчаянии, он нашел заброшенный дом вне городских стен, вынул из чулок бумазейные подвязки, связал их вместе, сделал петлю, привязал к потолочной балке, поставил несколько камней стопкой, встал на нее, надел петлю на шею и толкнул камни из-под ног. Но, как угодно было судьбе, балка оказалась до того источенной и гнилой, что от его веса переломилась пополам, и живой висельник, упав на камни, отбил бок, который болел потом около недели.

А вслед за переломившейся балкой на землю упали несколько золотых цепочек, колец и ожерелий, которые были засунуты в щели балки, а с ними сафьяновый кошелек, полный золотых эскудо.

Так Пармьеро одним прыжком висельника преодолел ров нищеты; и если еще минуту назад ему сжимала горло удавка безнадежности, то сейчас, не чуя под собой земли, он качался на ветру веселья. Схватив этот подарок Фортуны, он поспешил к ближайшей таверне, чтобы вернуть своему телу дух, который чуть было его не оставил.