Двумя днями раньше некие воры похитили эти драгоценности и деньги у того харчевника, к которому Пармьеро теперь пошел обедать; спрятав их в щели, они собирались продать их по отдельности и потом тратить деньги понемногу. Когда Пармьеро хорошо наполнил брюхо и достал кошелек, чтобы расплатиться, харчевник сразу узнал кошелек и кликнул полицейских сыщиков, которые у него часто обедали; схватив Пармьеро, они с подобающими почестями привели его к судье. Судья велел его обыскать; обнаружив краденое и сличив с показаниями харчевника, он признал Пармьеро виновным и послал играть с тремя бревнышками, чтобы он весело подергал там ногами.

Несчастный, узнав, что за вигилией[433] бумазейных подвязок последует праздник конопляной веревки и что, выиграв поединок с гнилой балкой, он приглашен на турнир с только что оструганной перекладиной, стал бить себя в грудь и кричать, что невиновен и будет обжаловать приговор. Он кричал и взывал на всю улицу, что справедливости нет, что бедных не слушают, что приговоры выносят, будто в «сбей-волчок» играют[434], и раз не может он помазать руку судьи, усладить секретаря, уделить кусочек начальнику канцелярии, поднести гостинец прокурору, вот его и посылают вышивать ногами по воздуху у мастерицы-вдовушки[435]; и в это время его увидел брат, Маркуччо, бывший советником у короля и главой окружного суда, который случайно оказался там по некоему делу. И он тут же приказал остановить исполнение приговора, желая выслушать показания Пармьеро.

А когда тот рассказал все, что с ним приключилось, Маркуччо ответил: «Хватит болтать; смотри, экий везучий ты парень: в первый раз нашел цепочку длиной в три ладони, а теперь, во второй, тебе уже выпала другая, в целых три шага[436]. Держись веселей и будь доволен, ибо виселица тебе родная сестрица; твое ремесло — наполнять суму, опустошая жизнь других!» Слыша, что над ним смеются, Пармьеро отвечал: «Я прошу судить меня по справедливости, а не высмеивать. В чем меня винят, от того мои руки чисты, ибо я порядочный человек, хоть ты и видишь меня в этом тряпье; но ведь не ряса монахом делает. О, если бы можно было здесь выслушать моего отца Маркьонне и брата Маркуччо! Но нет их здесь, вот и тащат меня по этим мытарствам, и сейчас уже пойду я петь мадригал на три голоса[437] под ногами у палача».

Услышав имя отца и свое собственное, Маркуччо почувствовал, как в нем волнуется кровь; он всмотрелся в лицо Пармьеро, и оно показалось ему знакомым; наконец он узнал брата, и сердце его чуть не разорвалось между стыдом и любовью, родством и честью, справедливостью и жалостью. Ему казалось постыдным открыть, что он родной брат этому бродяге с рожей висельника; он готов был умереть, видя такой конец самого родного ему человека; голос родства точно крюком тянул его исправить дело; честь толкала не позорить себя перед королем родством с человеком, судимым de menatione ancini[438]; справедливость требовала дать удовлетворение потерпевшей стороне; жалость стремилась спасти брата.

И пока его ум стоял, точно акробат на веревке, меж тем и другим, пока голова раскалывалась надвое, как тыква, — бежит от судьи посыльный, высунув язык, с криком: «Остановите, остановите казнь, минуту, минуту, постойте, подождите!» «Что такое?» — спросил советник. А посыльный отвечает: «Случилось вот какое дело, на удачу этому парню: двое воров пошли забрать деньги и золото, что спрятали в пустом доме в гнилой балке; ничего не нашли, и каждый подумал на товарища, что это он взял; подрались и прибили друг друга до смерти. Когда пришел судья, они еще успели во всем признаться. Выяснив, что этот бедняк ни при чем, судья послал меня остановить казнь и освободить невинного».

Слыша эти слова, Пармьеро, только что боявшийся быть поднятым на локоть от земли, сразу будто на ладонь вырос. Тогда Маркуччо, видя, что честь брата восстановлена, открылся ему, сказав: «Брат! как через пороки и игру познал ты великие беды, так теперь познай вкус и пользу добродетели. Войди же, не стыдясь, в дом мой и насладись вместе со мной плодами добродетели, которой прежде гнушался; а я, не поминая о твоем былом презрении, буду любить тебя как свою утробу». Обняв брата, он повел его к себе в дом, переодев с головы до ног; и так Пармьеро, после всех испытаний, смог убедиться в том, что

есть подлинное благо — добродетель;

все прочее — не более чем ветер.

Титтоне, сын короля Верде Колле[439], уходит на поиски своих трех родных сестер, выданных замуж за сокола, оленя и дельфина. После долгого путешествия он их находит, а на обратном пути встречает принцессу, которую держит в башне дракон; он подает знак трем зятьям, и все они с готовностью приходят к нему на помощь. Убив дракона и освободив принцессу, Титтоне берет ее в жены, а затем вместе с зятьями и сестрами возвращается в свою страну

Слушатели были весьма растроганы милостью, которую выказал Маркуччо по отношению к Пармьеро, и подтвердили, что добродетель — такое богатство, которого ни время не истратит, буря не размечет, ни моль, ни черви не истребят, в отличие от других благ этой жизни, что как ходят, так и уходят; и если что приобретено неправедно, то внукам уже не достанется. Наконец Менека, желая приправить блюдо, только что поданное Чеккой, выложила на стол россказней новую историю.

Жил некогда король Верде Колле, и были у него три дочки-красавицы, в которых до беспамятства были влюблены три сына короля Бель Прато[440]; но все эти трое юношей, по заклятию, наложенному одной феей, имели облик животных, и поэтому король Верде Колле не соглашался отдать дочерей им в жены.