Крупицын был прав. Все, что он говорил, было вполне здраво и почти совпадало с моими мыслями.

Вера слушала его с улыбкой, поглядывая на меня и гордясь тем, что у нее такой умный и славный муж.

После завтрака решили сходить на Волгу. У меня в сумке был плавки, я переоделся.

– Пляж у нас тут загаженный, – заранее извинился Крупицын. – Но в принципе песок ничего, мелкий, белый. Надо машину купить специальную, помнишь, Верочка, мы в Марокко видели?

– Там было прекрасно, – сказала Вера. – Там климат, Витя, особенный.

– Это верно, – подтвердил Крупицын. – Жара тридцать пять градусов, а не чувствуется. Потому что влажность нулевая.

Мы шли тихой улицей, где одноэтажные деревянные и кирпичные дома соседствовали с особняками поселившихся здесь богатых людей.

– И дождь там был необыкновенный, – Вера продолжала делиться приятными воспоминаниями. – Даже не дождь, а такая взвесь. Мелкая-мелкая. Будто он не льет, этот дождь, а висит вокруг тебя, да, Леш?

– А цветы помнишь?

– Цветы, точно! Мы в отдельном бунгало жили, по периметру цветник, и запахи – просто сумасшедшие!

– Возбуждающие, я бы сказал, – намекнул Крупицын.

– Перестань! – засмеялась Вера и шлепнула его ладонью по плечу.

Пляж тянулся узкой полосой вдоль Волги. Над ним дорога, на дороге впритык друг к другу множество машин. Мы спустились по короткой бетонной лестнице. Под нею, до уровня верхних ступеней, была мусорная куча – пластиковые пакеты, банки, бутылки, все то, что остается от пикников.

– Я же говорил! – огорчился Крупицын. – И там, и там, везде! – он указал на другие кучи, торчавшие по всему пляжу. – Раз в неделю машина приезжает, рабочие в мешки грузят и таскают, но есть ведь контейнеры, наверху стоят, почему туда не отнести? Десять шагов сделать не могут!

– А тут контейнеры поставить? – предположил я.

– Тут к ним машина не подъедет. Да ладно, чего мы, вам, наверно, не терпится в родной Волге искупаться?

– Всегда, когда приезжаю, стараюсь попасть на Волгу. И зимой тоже – просто посмотреть.

Мы с Крупицыным разделись и пошли к воде, Вера осталась.

Смотрит, думал я. Сравнивает.

И появилось вдруг мальчишеское желание удивить и напугать. Нырну сейчас так далеко и так долго, как умею. Пусть поволнуются. Я опередил Крупицына, вошел в воду, на ходу глубоко дыша, запасаясь воздухом, и, когда было по пояс, нырнул. Плыл, касаясь руками дна, чувствуя, как вода становится холоднее. Значит, понемногу ухожу в глубину. Взял повыше, сильно загребал руками, работал ногами. Метров пятьдесят уже точно есть, на воде это расстояние кажется впечатляющим. Но кураж еще остался, еще не задыхаюсь, можно дальше… Тут вода внезапно потеплела, и я въехал носом в дно. Отмель. Рванулся вверх, вынырнул, проплыл немного поверху, повернулся.

Не сразу разглядел Веру, потому что смотрел перед собой, а при нырянии меня унесло вбок. Она бежала по пляжу и что-то кричала. Я поднял руку, помахал.

Не спеша вернулся, вышел из воды.

– Ну, вы даете! – сказал Крупицын. – Дайвингом занимаетесь?

– Напугал до смерти! – сердилась и смеялась Вера. – Что это? У тебя кровь?

Я прикоснулся пальцами к носу. Защипало.

– Не рассчитал, в дно воткнулся.

– Продезинфицировать надо!

– Да ерунда.

– Вот, возьми.

У Веры была с собой пляжная сумка из соломки, в ней бумажные носовые платки. Я приложил платок к носу.

– Пойду и я поплаваю, – сказал Крупицын.

– Только не ныряй! – предупредила Вера.

– Куда уж мне!

Крупицын пошел к воде, я остался с Верой. Молчал. Было неловко. Я не знал, о чем говорить. Не о Марокко же с его удивительными дождями и возбуждающими цветниками.

– Там мороженое продают, хочешь? – спросила Вера.

– Можно, спасибо.

– Я сейчас.

Едва она отошла, передо мной возникла рыхлая тетя. Лямки купальника скрыты в обильных телесах, мокрые короткие волосы приглажены, голубые глаза глядят весело, рот раскрыт в улыбке, обнажая зубы – наполовину свои, наполовину желтого металла, как пишут в милицейских протоколах.

– Привет, погостить приехал? – спросила она.

Лицо ее было знакомо, но я ее не узнал.

– Да, ненадолго.

– Как ты?

– Помаленьку.

– Я тоже по чуть-чуть. Сережу схоронила, ты слышал, наверно?

– Да… Соболезную.

– Живой был – ненавидела, а теперь так жалко… – Она оглянулась на реку и спросила: – А ты разве с вторсырьем в друзьях был?

Я не понял:

– С кем?

– Леха-Вторсырье. Вы вместе же пришли.

– Я с его женой в школе учился. А его сегодня первый раз увидел. Почему Вторсырье?

– Неужели ты о нем не слышал?

– Я уехал в девяностые.

– Тогда ясно. Он не очень светился, это сейчас его каждая собака знает. Поднялся на пунктах приема цветных металлов, свалки и помойки – тоже его бизнес был. Между нами, бандюга тот еще. Сережа у него одно время работал, так он однажды его так избил, что два ребра сломал.

– За что?

– Ну, выпил Сережа немного, что-то ему не то сказал. Спасибо, что не убил.

– А мог бы?

– Не только мог, а даже говорить не хочу! Может, врут, конечно, только у нас народу все известно! Сейчас-то он во власть ушел, убивать уже никого не надо, все сами отдают. Ты сейчас женат? – неожиданно переключилась она.

– Да. Дочь растет.

– Вот как у вас, мужиков. Одну жизнь не дожил, а уже вторую начал. Я Галину, бывшую твою, хорошо знаю. Женщина, конечно, с характером, но молодец. Я вот без характера – и одни неприятности от этого. Нет, ты прав. Если не живется с человеком, зачем мучиться? Это я, дура, терпела своего Сережу. А варианты были. Ну, ты и сам помнишь! – она засмеялась и ткнула меня кулаком в бок.

– Да уж, чего только не было! – попробовал рассмеяться и я. Получилось кисло.

– Ты надолго к нам?

– Не знаю пока.

– Номер мой запиши.

Я достал телефон, она продиктовала, я записал. Она стояла рядом и смотрела. Мой палец завис. После номера следовало написать имя, а я его, убей, не помнил.

– Ни фига себе, Витя, – сказала она. – Забыл, да? Что, серьезно? Бляха-муха! – покачала она головой. И догадалась: – Слушай, да ты, наверно, меня вообще не узнал? Да?

– Узнал. Просто… У меня на лица память отличная, а на имена…

– Ну, извините тогда за беспокойство. Привет Москве!