litbaza книги онлайнРазная литератураИщи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943 - Вера Павловна Фролова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 91 92 93 94 95 96 97 98 99 ... 222
Перейти на страницу:
частенько бывал в этом «волшебном уголке»… «Цела ли дача Бейера?.. Помнится, это был удивительно приятный дом… А дача Капустиных?.. Неужели не знаете ее? Это красивый двухэтажный особняк – он стоял почти на самом берегу Финского залива, вблизи дворца великого князя Константина… Кстати, а что с ним, с дворцом, сталось – он-то уцелел после революции, не разрушен? А дворец графа Орлова?.. О, сколь великолепен был он светлыми летними ночами, когда, словно в зеркало, смотрелся в раскинувшееся пред ним озеро! Темно-синяя гладь воды горела, искрилась, переливалась бесчисленными яркими огнями. Казалось, из темной глубины старого парка медленно-медленно выплывает большой океанский лайнер… А как величаво выглядели в золотом закатном свете монументальные скульптуры вздыбленных коней! Что?! Как вы сказали?.. В нем разместился кинотехникум? Это что – какое-то учебное заведение? Ну, знаете… Тогда, может быть, и в знаменитой летней царской резиденции – в Петергофском дворце – новые хозяева устроили общежития с чадящими луком кухнями или, того хуже, конюшни?

– Петергофский, а также Царскосельский дворцы сохранены в прежнем виде, – успокоила я своего разволновавшегося собеседника. – Они открыты для всех, чтобы простой народ видел и знал, в какой роскоши жили те, кого он кормил и поил сотни лет, содержал на своей шее… Буквально перед самой войной наш класс был на экскурсии в Большом Петергофском дворце, видели мы и Тронный зал, и Чесменский, и Китайский кабинет, и царские личные покои. Всё там на своих местах…

– Вы сказали – «наш класс», – задумчиво произнес сухощавый, который уже давно прислушивался к нашему разговору. – Это значит, что барышня, вероятно, училась в гимназии. А гимназия, как я понимаю, – не для всех? Ваши родители, верно, не простого сословия?

О Господи. Можно подумать, что эти «петербуржцы» с луны свалились.

– Ошибаетесь, – у нас обязательное всеобщее среднее образование. И родители мои – обыкновенные люди, крестьяне. К сожалению, до войны я успела окончить всего девять классов. А вообще-то, мечтала об институте…

– А как вам-то живется здесь, за кордоном? – воспользовавшись наступившей паузой, спросил Василий. – Ваш вид свидетельствует о материальном благополучии, а вот душой вы, – мы поняли это! – болеете за покинутую Россию, даже сочувствуете красным.

– Всяко живется, – нехотя, как-то слиняв лицом, ответил тот, что с бородкой. – Кто-то преуспевает и здесь, на чужбине, а кто – влачит жалкое существование. Мне и моему другу, например, повезло – у нас собственное небольшое дело. Особых материальных благ не имеем, однако семьи обеспечены. Сейчас, правда, все испытывают лишения. Это неизбежно – война… Ну и в общественном плане мы, русские эмигранты, не живем обособленно. Мариенвердер – город маленький, однако у нас есть свой клуб, где собираемся, иногда семьями, беседуем, развлекаемся. Часто бываем в Данциге. Там есть русская православная церковь, открыты русские рестораны и другие увеселительные заведения, действуют различные благотворительные общества…

– Никогда, никогда не оставляйте Родину! И закажите это своим детям! – горячо выкрикнул вдруг толстячок и поперхнулся, багрово покраснев, закашлялся судорожно, словно с трудом проглотил что-то. – Не верьте эмигрантскому благополучию: эти наши сборища, песнопения – всего лишь жалкая, пошлая игра в Россию… Немедленно возвращайтесь после войны домой, какими бы страшными карами вас ни пугали! Знайте, что для русского человека нет жизни без России. Без нее его душа мертва, пуста и холодна, как потухший очаг… Поверьте старому, запутавшемуся, безродному человеку. Быть может, мои слова вам, молодым, покажутся старомодными и напыщенными, но это говорит с вами боль русского сердца…

Нашу беседу прервал зычный голос Шмидта, звавший нас к повозке. Мы поспешили откланяться. «Соотечественники» с грустной благодарностью пожали нам руки. Толстячок, сняв очки, промокнул глаза платком: «Спасибо вам за добрые вести и слова. Вы – первые русские с той стороны, с которыми нам довелось так душевно побеседовать».

Шмидт, вытирая масляно лоснящиеся губы (он-то, видать, неплохо пообедал, а нам предстоит поститься до вечера), с любопытством осведомился, с кем это мы там разговаривали.

– Да так, русские эмигранты, – нарочито небрежно ответила я. – Очень каются, что из России бежали во время революции. Намерены после войны снова проситься обратно.

– Нужны они там, как же! – мрачно буркнул Шмидт, с трудом забираясь в бричку – бричка накренилась от его тяжести. – Сейчас плачут, а что они тогда думали? Их тут много понаехало в те годы. Надеялись, как и прежде, жить господами, да не учли одного – кто здесь-то им станет прислуживать? Пришлось устраиваться, кто как смог. В Грозз-Кребсе, у фриезера, один русский, например, долгие годы работал парикмахером. Другой – говорят, он раньше был фабрикантом – сортировал письма на почте. Кстати, и сейчас в гастхаузе работает одна русская фрау – может, видели ее? Здесь – прачка, а в России большим имением владела.

В гастхаузе… Интересно. Как-то мы с Симой, зайдя к Клееманну купить мыло, увидели мельком на заднем дворе старую, неопрятную женщину с красными обветренными руками. Она развешивала белье на протянутых веревках. Значит, это тоже русская. Эмигрантка.

Домой явились уже около шести часов. Сразу и пообедали, и поужинали. Рассказали нашим о встрече, и долго еще сидели все вместе за тесным кухонным столом, объединенные каким-то светлым и добрым чувством. Снова вспоминали о невозвратном, милом прошлом, сопоставляли еще недавнюю счастливую жизнь с нынешним скотским существованием и, вопреки всему, мечтали о будущем, тоже светлом и прекрасном.

Остаток вечера – до ночи – посвятила этим записям. Очень хочется сохранить в памяти впечатления от встречи с соотечественниками-чужестранцами. Еще пребываю в состоянии горделивого превосходства и щемящего сострадания, вызванного беседой с «запутавшимися, безродными петербуржцами»… Нет, я никогда, никогда! – ты слышишь меня, Родина? – не изменю тебе, что бы со мной ни случилось, никогда и не променяю ни на какую, самую что ни на есть райскую жизнь, если, конечно, когда-либо эта райская жизнь помаячит передо мной. Никогда! Верь мне.

14 марта

Чертов Шмидт украл половину воскресного дня – приспичило ему готовить зерно для посева. Тоном, не терпящим возражений, заявил: «Вы и так бездельничаете предостаточно. Много от меня получали поблажек – то в баню в рабочее время ездили, то в театр. Нужно это все отработать – а как вы думали!»

Вот гад ползучий!

Злились мы, конечно, все страшно, но потом постепенно настроение улучшилось. После обеда пришла Вера, однако сидела недолго, так как хозяйка отпустила ее всего на два часа. Стала усиленно агитировать меня идти к ней, в Литтчено: «Поможешь мне немножко, Верушка, по хозяйству, а потом я отпрошусь у своей колдовки хоть еще на полчасика. Погуляем. Может, Кольку увидим – он

1 ... 91 92 93 94 95 96 97 98 99 ... 222
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?