Матерщина путалась в топоте ног, в цокании копыт, в лязге оружия. Громыхая железом, по улице пронеслись двуколки.

На площади, около смутно белеющей в темноте церкви, переливалась черная толпа. В воздухе плавали красные огоньки цигарок. Вспышки спичек на мгновенье освещали красные лица и струящиеся жала штыков.

В сдержанном гуле всплывали выкрики. Красногвардейцы, перекликаясь, по голосам находили свои части. Услышав голос Перминова, мы тронули коней, пробираясь сквозь густую кричащую толпу красногвардейцев.

— Пермино-о-ов!

— Сюда-а! Сюда, товарищи!

Мы пробрались к своим.

— Эй, кто?

— Евдоха?

Из темноты вылетел спокойный голос военрука:

— Перминов! Проверить людей!

— Станови-и-ись!

Я отыскал свое место, рядом с телеграфистом и монахом. «Всех скорбящих» повернулся ко мне:

— Разведка вернулась. Идут сюда колоннами. Больше тысячи. Мы остаемся. Будет пехота отходить сначала.

— Куда?

— Дальше!

Закричал хриплый голос Акулова:

— Товарищи! Кавалерийский отряд остается прикрывать отступление. Первыми отступают обоз и пехота с пулеметами. Пехота — вались!

— Айда, пехота!

— Белохлыновцы, за мно-о-ой!

Мы поскакали обратно.

* * *

На околице остановились. Несколько человек поехали вперед и скоро исчезли в густой мгле. Мы слезли с коней. Яростный лай собак гремел во всех концах деревни. Неподалеку заскрипела калитка. Сердитый женский голос крикнул негромко:

— Фе-е-дор! Ай, боже мой!

В спокойном, темном небе мерцали далекие, печальные звезды. Черные тучи тащились в звездных полях, затягивая небо мутной мглой. На юге мигали красные зарницы.

— Бой идет! — зашептал Волков.

И, подумав, добавил:

— А может, пожар. Хотя, пожалуй, бой.

Группа красногвардейцев окружила Акулова. Кто-то сдавленным голосом спрашивает в темноте:

— А если бой дать?

— Какой тебе еще бой? Дали сегодня и молчи!

— А по-моему, можно. В темноте-то мы бы их посекли всех до одного. Узнай, сколько нас.

— Что ж, по-твоему, — захрипел Акулов, — без разведки чехи идут? Ну, разведку постегаем, да и то навряд. В темноте, браток, не больно настреляешь. А после?

И так как темнота молчала, Акулов сам ответил на свой вопрос:

— А после раздолбили бы артиллерией деревню в порошок.

— Это верно, — слышу я голос Евдохи, — ты тут попукаешь да и в дамки, а мужикам — разоренье. Правильная стратегия ведется. Голосую обоймя руками.

— Куда отступать будем?

— Куда-нибудь отступим! Места хватит!

Кто-то тяжело задышал в темноте.

— Что ж, товарищ Акулов, так и будем бегать, как зайцы?

— Ну, не беги… Тут не хочешь, да бежишь.

— Ну, и мы вкатили им невредно!

— Добро! И еще вкатим!

— Война уж больно занятная, — вмешался Волков, — пальнешь да драла. Неужто так и будем воевать?

— Ладно, — сказал Акулов, — пока там армию соберут — повоюем легонько. Главное время оттянуть. Попридержать надо чешню!

— Успеем?

— Потихоньку станем отходить — успеем. Ну, а зайцами — не успеть.

— Закурить бы!

— Курить нельзя! — сказал кочегар.

— В рукав бы, так и не увидят!

— Нельзя, браток! Потерпи.

— А что, товарищ Акулов?..

За деревней слабо хлопнул выстрел. Мы попятились назад.

— На коней!

Отряд взлетел в седла. С левого фланга затрусил на рысях военрук.

— Спокойно, товарищи! Не волноваться!

Впереди захлопали выстрелы. Затем мы уловили топот копыт. Возвращалась наша разведка.

— Аку-улов?

— Зде-есь! Зде-есь!

Из темноты вынырнули всадники.

— Идет, сучья отрава!

— Спокойнее, товарищи!

Военрук вздыбил коня:

— Справа по четыре. Правое плечо вперед. А-а-а-арш.

Отряд поплыл в темных, настороженных улицах, оставляя чехам Медынью без боя.

Глава XXIII

Ночь мы провели в лесу. А на рассвете двинулись стороной от большака к Пижеме.

Над черной и сонной землей светлело предрассветное небо. Белые туманы ползли в ложбинах. В деревнях пели петухи. Последние бледные звезды растворялись в белесом рассвете. На востоке, точно гигантская щель в другие миры, багровела утренняя заря. Поля выплывали из тьмы. День наступал, освещая нам дорогу.

Окруженные дозорами, мы пересекали степь, направляясь к синеющему вдали лесу. Бросив повода, я еду, прислушиваясь к разговору, завязавшемуся у Евдохи с Павловым.

— Немцы — удивительная нация, — говорит Евдоха, — немца я уважаю.

— И буржуев? — спрашивает Павлов.

— Какие буржуи? Я тебе про немцев говорю, а не про буржуев. Буржуев-то сколько их? Горсточка! А немцы — народ. Трудящиеся. Немцы — умственная нация. Ну, а все-таки — дураки они. Право слово, дураки. Карла Маркс из немцев приходится?

— Немец!

— Видишь! А мы берем его ученье для себя. Ты понимаешь, в чем загвоздка?

— Наш Ленин — не хуже Маркса. Тоже — голова.

— Да я не обижаю Ленина, а только Ленин-то от Маркса корень пустил. Но не в том вопрос, кто из них умственнее. Я про другое хочу сказать. Ленин практически, конечно. А Маркс больше по теории ударял. Но тут другое дело. Вот ты погляди. Маркс хотя и немец, а мы его берем с полным удовольствием. Подумай-ка, к чему клоню? Берем мы, а немцы боком идут от Маркса. Вот скажи мне: какой здесь смысл?

— У них, Евдоха, социал-демократы. Такие, тебе скажу, говоруны, что тесно человеку становится.

— Как я тебя пойму?

— Сказать проще: у буржуев на побегушках демократы эти. Все что хочешь обстряпать могут. Война так война. А надо, так публичный дом откроют.

— Ну, про демократов не знаю, — говорит Евдоха, — это впереди, а я про другое хочу сказать. Смотри ты: немец Маркса имеет? Имеет! По-немецкому разбираться может? Может. А что получается? Чего ж они, сукины дети, ворон ловят? Оружье сейчас у всего народа. Момент подходящий. Чтобы им тарарахнуть по буржуйчикам?

— Тарарахнут еще! Это недолго!

— Война кончится — не тарарахнешь. Тогда, брат, заставят колбасу сосать. Сейчас надо.

— Да сейчас, понятно, сподручнее! Против этого ничего не скажешь!

— Вот и понимай теперь. Народ хотя и умственный, а выходит, дурак… Эх, Сашуха, нам бы с Германией вместе… Красота была бы. Земля наша обильная, богатства несметные и сами не знаем всего. А тут бы еще немецкую культуру…

— Золотая жизнь была бы!

— А я что говорю? Ты смотри. Вдруг бы это нет у нас никаких границ с Германией, все русско-немецкое при Советах. Надо немцу на Кавказ — будьте любезны. Захотел я до Берлина — пожалуйте. Надо земли немцам — просю, сколько влезет. Понаехали бы они с машинами, и пошла бы работа у нас. Конечно, мы крепко отстали от них. Но думаешь, не догнали бы? Вона лампочку электрическую взять. Говорят, Эдисон изобрел. Но сначала-то кто ее придумал? А придумал ее сначала Яблочков. Только ходу не дали ему. Как на баловство посмотрели. А Толстой наш? А ученые наши? Да ведь их, брат, во как ценят за границей. Выходит, не глупые мы, русские. А только придумает что-нибудь русский, а ему