сказал он, слегка проглатывая слова, – если бы ты приехал сюда. Если бы остался. Мы бы выпили чаю и разговорились бы, и однажды я сказал бы, что люблю тебя. Что не мыслю жизни без тебя. Ты заставил меня желать о большем, чем я мог представить. Такой смешной сон.

Его глаза закрылись, а губы, напротив, приоткрылись. Он ровно дышал во сне.

Через какое-то время Уоллес произнес:

– А я сказал бы тебе, что ты сделал меня таким счастливым, каким я никогда прежде не был. Ты, и Мэй, и Нельсон, и Аполлон. Что если бы мог, я остался бы с тобой навсегда. Что я тоже люблю тебя. Конечно люблю. Как я могу не любить? Посмотри на себя. Просто посмотри на себя. Такой смешной сон.

И остаток ночи он парил над Хьюго, смотрел на него и ждал.

Глава 22

На следующее утро – седьмое, последнее – Камерон спросил:

– Пойдешь со мной к двери?

Уоллес удивленно моргнул и посмотрел на Камерона:

– Ты хочешь этого?

Тот кивнул.

– Я не… я не могу – пока еще. Я еще не готов пройти через дверь.

– Знаю, – отозвался Камерон. – Просто мне будет легче, если ты будешь рядом.

– Почему? – беспомощно спросил Уоллес.

– Потому что ты спас меня. И мне страшно. Не знаю, как буду взбираться по лестнице. Что, если ноги не будут слушаться? Что, если я не смогу этого сделать?

Уоллес подумал обо всем том, чему научился с тех пор, как в первый раз переступил порог «Переправы Харона». О том, чему научил его Хьюго. И Мэй. И Нельсон. И Аполлон. Он сказал:

– Каждый шаг вперед приближает тебя к дому.

– Тогда почему это так тяжело?

– Потому что это жизнь, – ответил Уоллес.

Камерон закусил нижнюю губу.

– Он будет там. Зак.

– Будет.

– Он будет кричать на меня.

– Да?

– Да. Так я пойму, что он все еще меня любит. – Его глаза увлажнились: – Надеюсь, он будет орать во всю глотку.

– Так, что тебе покажется, что твои барабанные перепонки вот-вот лопнут, – сказал Уоллес, погладив его по макушке. – И он никогда больше тебя не отпустит.

– А мне только этого и надо, – Камерон посмотрел в сторону. – Я найду тебя, когда ты придешь. Я хочу, чтобы вы познакомились. Он должен узнать о тебе и о том, что ты для меня сделал.

Уоллес не мог вынести всего этого. Все вокруг будто подернулось дымкой. Цвета расплывались. Словно перерезали удерживавшую его нить, и он улетал прочь, прочь, прочь.

– Тогда конечно, – проговорил Уоллес. – Я буду рядом с тобой во время твоего перехода.

* * *

Камерон обнял Мэй.

Обнял Нельсона.

Потрепал по голове Аполлона.

Он сказал:

– Будет больно?

– Нет, – ответил Хьюго. – Не будет.

Камерон посмотрел на Уоллеса и протянул ему руку:

– Пошли?

Уоллес, не колеблясь, взял его руку в свою. Камерон крепко сжал ее, словно боялся, что Уоллес улетит.

Мэй, Нельсон и Аполлон стояли на нижнем этаже.

– Жду тебя, Уоллес, – обратился к нему Нельсон. – Я с тобой еще до конца не разобрался.

– Знаю. – Уоллес, в свою очередь, сжал руку Камерона, чтобы остановиться. И посмотрел на всех них:

– Мы недолго.

Нельсон, казалось, не поверил ему, но тут уж Уоллес был бессилен.

Хьюго первым пошел по ступенькам на второй этаж.

– Слышите? – спросил Камерон. – Поют.

На третий этаж.

– О, – вздохнул Камерон, по его щекам катились слезы. – Они поют так громко. – Он смотрел в окна, мимо которых они проходили, и смеялся, смеялся. Уоллес не знал, что он видит, да это и не предназначалось для него.

На четвертый этаж.

Они остановились на площадке.

Цветы, вырезанные на деревянной двери, расцвели.

Листья распустились.

– Когда будешь готов, вынь крюк. Я открою дверь. Просто скажи, когда мне сделать это, – сказал Хьюго.

Камерон кивнул и посмотрел на парившего над ними Уоллеса. И притянул его к себе, так что тот оказался на уровне его глаз.

– Я знаю, – прошептал он. – Когда ты привел меня обратно, когда ты воткнул крюк мне в грудь, я почувствовал это. Они принадлежат тебе, Уоллес. А ты принадлежишь им. Сделай так, чтобы они понимали это. Ты же не знаешь, когда тебе еще выпадет такой шанс.

– Хорошо, – шепотом ответил ему Уоллес.

Камерон поцеловал его в щеку и отпустил. Хьюго взял поводок, его взгляд был мягким и печальным.

Камерон вдохнул и выдохнул один раз, второй, третий. Он сказал:

– Хьюго?

– Да?

– Я нашел путь назад. У меня это получилось не сразу, но я нашел его. Спасибо за то, что верил в меня. Думаю, я готов. – И с этими словами он взялся за невидимый Уоллесу крюк и, морщась, стал вытаскивать его из груди. И наконец с облегчением вздохнул и разжал руку.

– Он исчез, – тихо сказал Хьюго. – Пора.

– Я чувствую это, – откликнулся Камерон, глядя вверх на дверь. – Я поднимаюсь. Хьюго. Пожалуйста, открой дверь.

Хьюго положил пальцы на дверную ручку и повернул ее.

Все было как и в случае с Аланом. В дверной проем хлынул свет, такой яркий, что Уоллесу пришлось отвести взгляд. Шепот уступил место пению птиц. Уоллес услышал, как ахнул Камерон, чьи ноги оторвались от пола. Он поднял руку, прикрывая глаза, но стараясь разглядеть Камерона в этом слепящем свете.

– О боже, – выдохнул Камерон, поднимаясь в воздухе к открытой двери. – О, Уоллес. Это… солнце. Это солнце. – А затем в его голосе зазвучала великая радость: – Здравствуй, моя любовь. Здравствуй, здравствуй, здравствуй.

И перед глазами Уоллеса мелькнули подошвы его туфель.

Дверь захлопнулась за ним.

Свет погас.

Цветы закрылись.

Листья съежились.

Камерон ушел.

* * *

Они стояли под дверью, казалось, несколько часов. Уоллес парил, Хьюго держал поводок. Время почти пришло.

* * *

Они, как обычно, пили чай, утро перешло в день, они делали вид, будто ничего не изменилось.

Они смеялись. Рассказывали истории. Нельсон и Мэй напомнили Уоллесу, как он выглядел в бикини. Нельсон сказал, что будь он лет на двадцать моложе, то сам бы приударил за Уоллесом, смутив этим Хьюго. Уоллес заставил Нельсона продемонстрировать ему костюм кролика. И это было очень впечатляюще, особенно когда его уши взлетали и шлепались вниз, а нос подрагивал. Ярким штрихом оказалась и корзинка с крашеными яйцами. Нельсону не надо было разбивать их, чтобы Уоллес удостоверился, что внутри цветная капуста.

Уоллесу приходилось держаться за столешницу, чтобы не подняться выше. Он старался не обращать на это внимания, но они все видели. Они все понимали. Он отказался от поводка, не желая ни на что