class="p1">– Я могу… – Он обратил взгляд к потолку. – Слышите? Это… это, кажется, песня. Самая красивая из всех, что я знаю.

– Да, – тихо согласился Нельсон, а Аполлон залаял.

– Слышу, – сказал Уоллес.

Мэй покачала головой.

Хьюго, казалось, был в замешательстве, но Уоллес и не ожидал, что он услышит то же, что и они. Это не было предназначено для него, по крайней мере пока.

– Она зовет меня, – прошептал Камерон.

Уоллес улыбнулся.

Они стояли вокруг столика и пили чай до тех пор, пока в чашках не остались одни лишь чаинки.

* * *

Хьюго обнаружил Уоллеса на веранде: он парил в воздухе параллельно земле, заложив руки за голову и глядя в ночное небо. Мэй по его просьбе привязала поводок к перилам, наказав ни в коем случае не отвязывать его. Звезды, как и всегда, были невозможно яркими и уходили все дальше и дальше – в бесконечность. Уоллес гадал, а есть ли звезды там, где он скоро окажется. Он очень надеялся, что есть. Может, они с Хьюго смогут смотреть в небо одновременно.

Хьюго сидел рядом с ним, обхватив руками ноги, так что его колени были прижаты к груди.

– Еще один сеанс, доктор? – Уоллес ухватился за поводок и подтянул себя ближе к Хьюго. Его зад ударился о доску. Он взялся за перила, чтобы оставаться на одном месте.

Хьюго хмыкнул и покачал головой:

– Сомневаюсь, что ты чего-то еще не знаешь.

– Где Камерон?

– С дедушкой и Мэй. – Хьюго прочистил горло. – Он, э… Завтра.

– Что завтра? – Никогда подобный вопрос не значил так много.

– Он собирается перейти.

Уоллес повернулся к Хьюго:

– Уже?

Хьюго кивнул:

– Он знает, чего хочет.

– А он хочет именно этого.

– Да. Я сказал ему, что спешить незачем, но он и слышать о таком не желает. Думает, что и так потерял много времени. Он хочет домой.

– Домой, – прошептал Уоллес.

– Домой, – подтвердил Хьюго. – Он отправится туда уже рано утром. – Он долго смотрел на Уоллеса. А потом сказал: – Мы можем помочь им. Если… если получилось с Камероном, то, может, получится и с другими. – Он перевел взгляд на чайные кусты. – Хотя Руководителю это не понравится.

Уоллес хихикнул:

– Это точно. Неважно, кто он там такой, но прежде всего он бюрократ. И хуже того, скучающий бюрократ. И потому было необходимо сделать то, что я сделал.

– То есть?

– Сотрясти систему.

– Сотрясти систему, – повторил за Уоллесом Хьюго, обдумывая его слова. – Я… – Он покачал головой: – Ты можешь пойти со мной? Я хочу кое-что тебе показать.

– Что?

– Сам увидишь. Пошли.

Уоллес, оттолкнувшись от перил, полетел вперед. И когда поводок натянулся, закачался на одном месте, медленно моргая. Он немного поразмышлял над тем, а что будет, если он отвяжет поводок. Может, он станет подниматься все выше, и выше, и выше до тех пор, пока не очутится среди звезд. Это была чертовски привлекательная мысль.

Но Хьюго затащил его в дом, позаботившись о том, чтобы Уоллес не ударился головой о притолоку двери.

Часы отсчитывали секунды.

Мэй и Камерон сидели на полу перед камином, Аполлон лежал на спине, задрав ноги. Нельсон был в своем кресле. Они молчали. Хьюго пошел по лестнице, Уоллес следовал за ним, не касаясь ногами ступенек.

Он думал, Хьюго подведет его к двери и опять заговорит о том, что это может значить, о том, что может оказаться по другую ее сторону. И удивился, когда он приблизился к одной из закрытых дверей на втором этаже.

Дверь вела в комнату Хьюго, единственное помещение, в котором Уоллес еще не был.

Хьюго помедлил, положив ладонь на дверную ручку. А потом оглянулся на Уоллеса:

– Ты готов?

– К чему?

– Ко мне.

Уоллес рассмеялся:

– На все сто.

Хьюго открыл дверь и сделал шаг в сторону, жестом приглашая Уоллеса войти.

Ухватившись за косяк и пригнув голову, Уоллес втянул себя в комнату.

Она оказалась меньше, чем он думал, скромной и чистой. Харви, санинспектору, она, вне всяких сомнений, понравилась бы. Здесь не было ни пылинки, все лежало и стояло на своих местах.

Как и на первом этаже, стены были увешаны картинами и фотографиями далеких мест. Бесконечный лес древних деревьев. Древняя статуя на берегу зеленой реки. Яркие ленты свисают над многоцветным рынком, заполненным людьми в развевающихся одеждах. Дома с тростниковыми крышами. Солнце, встающее над пшеничным полем. Остров в море и странный дом на скалах.

И все это не было чем-то недостижимым.

Мужчина и женщина, похожие на Хьюго, улыбались с фотографии в рамке, висящей по центру стены. Под ними была еще одна фотография: грязная собака сердито смотрит на купающего ее Хьюго. Рядом Хьюго и Нельсон стоят перед чайной лавкой, сложив руки на груди, и широко улыбаются. Под ней фотография Мэй на кухне с испачканным мукой лицом: глаза сверкают, кухонная лопатка грозно тычет в камеру.

И еще по крайней мере дюжина фотографий, рассказывающих о жизни, проживаемой энергично и с любовью.

– Это удивительно, – сказал Уоллес, изучая фотографию маленького Хьюго, сидящего на плечах мужчины, по-видимому, отца. У мужчины густые усы, его глаза хитро блестят.

– Они помогают мне помнить, – тихо отозвался Хьюго, закрывая за собой дверь. – О том, что у меня есть. О том, что у меня было.

– Ты снова увидишь их.

– Ты так считаешь?

Уоллес кивнул:

– Может, я встречусь с ними первым. Я могу… не знаю. Рассказать им о тебе. О том, что ты делаешь. И они будут гордиться тобой.

Хьюго сказал:

– Для меня это непросто.

Уоллес развернулся в воздухе. Хьюго нахмурился, на лбу у него появились морщины. Он стянул с головы бандану.

– Что непросто? – спросил Уоллес.

– Это. – Хьюго показал на разделяющее их расстояние. – Ты и я. Я все время разговариваю, разговариваю, разговариваю. Ко мне приходят люди вроде тебя, и я говорю им о мире, который они оставляют, о том, что их ждет. Заверяю их, что бояться нечего, что они снова обретут мир и спокойствие, даже если сейчас им очень и очень тяжело.

– Но?

Хьюго покачал головой:

– Я не знаю, как быть с тобой. Не знаю, как сказать то, что хочу сказать.

– Ты не обязан делать что-либо с…

– Не надо, – хрипло сказал Хьюго. – Не говори этого. Сам знаешь, что все не так. – Он уронил бандану на пол. – Я хочу делать с тобой все. – А затем шепотом, словно громко произнесенные слова способны были совершенно разрушить их, проговорил: – Я не хочу, чтобы ты уходил.

Шесть коротких слов. Шесть слов, каких никто никогда прежде не говорил Уоллесу Прайсу. Они были невероятно хрупкими, и он вобрал их в себя