продукции как никакая другая соприкасается с архивным материалом и его архаикой. И этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что значительное число летучих изданий хранится отнюдь не в библиотеках; они хранятся в архивах, причем и отдельными делами и вязками, и вкраплениями в рукописные фонды. Затруднительны поиск и описание их, что препятствует каталогизации.

Из этого моря нужно исключить отдельные оттиски из книг, сборников и журналов, которые составляют собственный вид печатных изданий и требуют отдельной характеристики и подхода.

Как и у каждой значительной области антикварной книги, у летучих изданий есть свои тонкости, закономерности, недосказанности. Мы не претендуем в данном случае на всеобщую их характеристику, но про те два отдела, которые считаем основными, позволим себе сказать подробнее.

Оды и стихотворения на случай

Внимание к ним с точки зрения библиографии, ввиду культурной из значимости, да и просто невозможности игнорировать, привлек еще Василий Степанович Сопиков в «Опыте российской библиографии» и тем самым «вывел в свет» эти никчемные листочки. Кабы не он – может быть, так и оставались бы летучие издания еще лет сто «лицами без гражданства» в стране библиографии, каковыми являются до сих пор манифесты и указы. Но дело сделано, и в репертуаре русской книги XVIII–XIX веков летучие издания заняли свое прочное место.

Так поначалу и казалось. Каталоги изданий гражданской печати Петровского времени, составленные ленинградцами Татьяной Александровной Быковой (1894–1975) и Мироном Моисеевичем Гуревичем (1898–1973), скрупулезно описывают все печатные издания Петровской эпохи – от волюмов Барония или Пуффендорфа до отдельных летучих листков сенатских и синодальных указов. То есть составители, руководствуясь стремлением максимально отразить репертуар русской типографской продукции первой четверти XVIII века, постарались описать все, что в тот период вышло из-под типографских станов в России. Но это в действительности не столь и великое число – расцвет типографий начнется только во второй половине XVIII века.

И в этом суть проблемы. Если петровские издания уже в XIX веке были неплохо каталогизированы, а в главных библиотеках страны составились выдающиеся их коллекции, то отметать летучие издания было даже неразумно. Но остальные три четверти XVIII века – уже время расцвета типографического искусства и начала массового книгоиздания, частных и провинциальных типографий, и репертуар русской книги гражданской печати 1725–1800 годов во много раз превышает репертуар первой четверти.

Что дальше? Дальше произошло то, что можно считать роковой ошибкой отечественной библиографии XX века в области описания редких изданий. Когда в середине XX века начал выходить в свет «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725–1800», который готовился в беспрецедентных и неповторимых условиях коллективной работы крупнейших библиотек СССР, объективная трудность выявления и каталогизации летучих изданий испугала даже его составителей. Да и были причины – ведь если книги и брошюры всегда отражались в библиотечных каталогах, то листочки и издания в 2–16 страниц – далеко не всегда. Они нередко объединены в конволюты либо вообще приплетены в конце к другим книгам; словом, сама их эвристика представляет немало трудностей. К тому же на летучих изданиях часто не указаны место и год издания, и датировать их не всегда возможно с абсолютной точностью. И в результате в Сводном каталоге – исключительном и прекрасном справочнике, – даже есть оговорка, что составители не учитывают такие издания.

Наверное, было бы логически правильным готовить в процессе издания Сводного каталога отдельный каталог летучих изданий XVIII века и в случае надобности делать отсылки к планируемому изданию. По крайней мере, тогда было бы возможно и четко дать определение летучим изданиям. Но никто не решился выделить их, и до сих пор, как мы сказали, минимальный объем в одну страницу – известен, а вот вторая граница не проведена, так как сразу пришлось бы отметать из репертуара Сводного каталога значительное число каталожных номеров. По этой же причине в Сводный каталог попали объемные ведомственные издания – тарифы и штаты, но преимущественно достаточного (книжного) печатного объема.

С другой стороны, полностью отмести летучие издания при составлении Сводного каталога составители не смогли: ведь множество произведений русской литературы XVIII века – от Сумарокова до Струйского – печатались и в виде отдельных листочков. Но включать их полностью – означало потонуть в море указов и манифестов.

И тогда был избран не самый удачный способ – Сводный каталог, не сумев побороть свою жадность, стал включать летучие издания на усмотрение составителей. Позиция эта была очень уязвимой: какие летучие издания считать «заслуживающими особенного внимания» и надлежит учесть, а какие посчитать маргинальными и отбросить? Тут четких критериев не было, и все зависело от воли составителей. И как результат – частично летучие издания включены в Сводный каталог, частично пропущены. Но это касается в основном произведений художественной литературы, потому как остальные типы, за исключением некоторых ведомственных, практически не отражены в нем.

Что же касается всяких виршей, то они в большинстве своем включены в Сводные каталоги, но лишь тогда, когда зафиксированы в главных библиотеках России. Если их нет в этих собраниях, то их обычно нет и в Сводном каталоге. В любом случае обычно летучие издания сохраняются в столь ничтожном количестве, поскольку они часто и печатались тиражом от 30 до 200 экземпляров, а об их сохранении мало кто пекся. Никакого обязательного экземпляра для них долгое время не существовало. По этой причине огромное их число, особенно изданных на иностранных языках, не сохранилось до нашего времени даже в виде библиографических описаний.

Манифесты и указы

С того момента, как в начале XVIII века заработали типографии гражданского шрифта, значительную часть их продукции составляли официальные указы, листовки, прокламации… По сути, пока не началось издание газет в губернских центрах, такие летучие издания были единственным источником сведений о новых узаконениях, причем источником достоверным, поскольку рукописные копии могли содержать ошибки и сознательные изменения.

Что касается информативной ценности, то подавляющее большинство манифестов и указов, которые были печатаны в типографиях, вошли в XIX веке в Полное собрание законов Российской империи. То есть как источник текста они не настолько интересны; однако редкость многих из них – неоспорима, особенно если вспомнить тот факт, что в XVIII веке многие монархи стремились уничтожить в народе память о прежних самодержцах. Именно по этой причине, например, крайне редки всякие манифесты и указы с упоминанием титула Иоанна Антоновича и вообще Брауншвейгского семейства. Об этом уже писал Н. П. Лихачев и другие исследователи.

Совокупный тираж каждого манифеста или указа мог доходить до многих тысяч экземпляров. Что значит «совокупный» – а дело в том, что тиражирование таких государственных актов часто не производилось