единоразово в одной типографии, а, подобно кругам на воде, расходилось по империи посредством городов, в которых имелись типографии. Если монарх подписывал указ, то он мог затем поступать в Сенат, фиксировался там и в качестве сенатского (или именного) печатался в Сенатской типографии. Оттуда он циркулярно рассылался по губерниям и мог там осесть в Губернском правлении (если он не предназначался большой аудитории), а мог и быть перепечатан там для дальнейшего распространения по уездам и волостям.

Да и не существовало единого исходящего полиграфического центра для высочайших повелений: Академическая типография, к примеру, печатала в XVIII веке именные указы и повеления по заказам императорского Кабинета; Сенатская – специальные указы, которые проходили по ведомству Сената, типография Военной коллегии – те указы, которые были адресованы военному ведомству, и так далее. Затем они могли перепечатываться как в провинции, так и в столичных типографиях Москвы и Петербурга. Впоследствии наиболее важные, которыми пользовались при судопроизводстве или государственном управлении, входили в сводные издания указов. После этого отдельные летучие издания выходили из употребления, поступая наряду с прочей делопроизводственной документацией в ведомственные и государственные архивы.

Уже с начала XVIII века существовал огромный пласт таких изданий, библиографирование которых представляет собой непростую задачу. Важно понять, оригинальный ли это указ, то есть самый первый напечатанный, или его перепечатка. Часто сведения о типографии указаны на самом издании, но если их нет, определить место издания намного сложнее.

Казалось бы, трудность преодолима: почему бы не составить сводный каталог таких изданий, начав с полного свода указов и манифестов XVIII века, тем более что Полное собрание законов будет в таком деле верным путеводителем? Но не тут-то было. Дело в том, что для начала нужно иметь максимально полное число таких печатных летучих изданий для изучения и сопоставления. Они же традиционно хранятся не в библиотеках, а в архивах; то есть к тому моменту, когда государственные библиотеки начали свою работу по комплектованию, указы эти по большей части были заменены газетными публикациями. Лишь несколько переплетенных томов-конволютов, сохраняющихся в библиотеках, доступны для такой работы; но это – капля в море. Да и в самих архивах указы и манифесты достаточно редко обособлены – они чаще всего сохраняются в составе рукописных дел, и выявление их само по себе требует кропотливой (коллективной и слаженной) работы.

Другая трудность – они заведомо должны быть отделены от печатной книги. Почему? Посмотрим на электронный сводный каталог русской книги XVIII века, который ведется в РНБ. Умные составители, дабы увеличить формально численность книг в своей электронной базе данных, включили туда описания и роспись нескольких конволютов из летучих изданий. И теперь, когда вам нужно уточнить описание некоторой книги XVIII века, а особенно если вы заказываете выборку по годам, вас просто заваливает летучими изданиями, которых много больше, чем собственно книг. Сортировка же и тонкий поиск – это самая большая проблема нынешних электронных сводов и цифровых библиотек.

Это говорит о том, что летучие издания, как и их отдельные виды, требуют самостоятельного изучения и каталогизации, поскольку любое смешение различных типов печатных изданий будет приводить к неразберихе. Примеров неразберихи много, но особенно забавно видеть указание форматов листовых изданий: формат во вторую долю и фолио вдруг оказываются двумя различными форматами, тогда как именно вторая доля (сложенный пополам лист) и есть фолио.

Ведь разделились же книги и периодические издания, а внутри периодических изданий – журналы от газет; так и летучие издания должны учитываться, для простоты поиска и идентификации, отдельно от книг, а для этого надлежит четко провести границы между ними.

Научная книга

Научная книга, в строгом понимании, то есть подразумевая здесь науки естественные, представляет собой раздел антикварной книги и книжного коллекционирования, высоко расположенный в табели о рангах в странах западнее России, а на нашей родине – пребывающий в совершенном небрежении.

Может быть, я ошибаюсь, но мы не знаем ни одной монографической книжной коллекции, которая была бы посвящена русской науке. Да, были А. И. Маркушевич и Г. А. Абакумов, которые хорошо понимали в европейских научных изданиях и старались их подбирать; но их интерес касался именно иноязычных первоизданий. Собственное наше с коллегой собрание, посвященное русской науке, которое вошло отдельным разделом в наш «Музей книги», является лишь подступом к подобной масштабной коллекции, хотя бы и состоит в значительной мере из совершенно исключительных по своей редкости и коллекционной значимости предметов. Здесь нужно отметить, что единственным знакомым нам антикваром, кто интересовался темой русской науки и которому мы благодарны за пример и помощь, до конца своих дней оставался М. М. Климов. И лишь по слухам знаем, что сохраняется в частных руках превосходная коллекция изданий Лобачевского.

При этом существует отдельный пласт книжных дилеров, которым знакома аббревиатура PMM. Она расшифровывается, если подумать некоторое время, не как «пистолет Макарова по-английски», а как сокращение важнейшего в мире западной антикварной книги справочника «Printing and the Mind of Man». То есть многим деятелям рынка неплохо известны те издания, которые являются фундаментом мировой научной мысли. Но известность эта уж совсем однонаправленная: осведомленность в ценах, которые формирует западный рынок на книги из этого списка, в особенности основополагающие труды Коперника, Кеплера, Галилея, Ньютона и равновеликих, способствует не развитию собирательства, а кражам этих книг из государственных собраний.

«Алгебра» Н. И. Лобачевского с его автографом (1834)

Рынок русской научной книги, говоря о первых публикациях выдающихся открытий или об итоговых работах гениев русской науки, весь также имеет четкую ориентацию на внешний рынок, на который, опять же, многие русские книги вовсе не должны были бы попадать, имея на своем пути государственную границу. Но «вода дырочку найдет», и мы видим, как находчивые антиквары фигурируют в уголовной хронике.

В особенности нужно упомянуть тут о Н. И. Лобачевском. Как при жизни великого геометра считали умелым администратором, но крутили у виска, когда тот начинал говорить о неевклидовой геометрии, так и после смерти, когда к ученому пришла мировая слава, труды его претерпевают страшные муки. Отдельные издания его сочинений, которые печатались по заказу Лобачевского в виде отдельных оттисков, дошли до нас в совсем малом числе экземпляров, подчас хорошо охраняемых, а вот «Казанский вестник» или «Ученые записки Императорского Казанского университета», где он печатал свои творения – имели больший (хотя и совсем несопоставимый со столичными научными журналами) тираж, а потому страдают до сих пор. За неимением на рынке отдельных оттисков основополагающих работ Лобачевского щупальца книжных