Да, Сталину уже сто раз докладывали о планах Гитлера напасть на Советский Союз, и план «Барбаросса», подписанный фюрером 18 декабря 1940 года, сразу передали, вот он:

ДИРЕКТИВА № 21 ВЕРХОВНОГО КОМАНДОВАНИЯ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ ГЕРМАНИИ (ОПЕРАЦИЯ «БАРБАРОССА»)

Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами

Ставка фюрера

18 декабря 1940 г.

Отпеч. 9 экз.

Штаб оперативного руководства Экз. № 2

Совершенно секретно

Отдел обороны страны

Только для командования

№ 33408

Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии… Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операций. Приготовления, требующие более продолжительного времени, если они еще не начались, следует начать уже сейчас и закончить к 15 мая 1941 г. <…> Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.

I. Общий замысел. Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено. <…> Конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга — Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации… В ходе этих операций русский Балтийский флот быстро потеряет свои базы и окажется, таким образом, неспособным продолжать борьбу. Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции. <…>

II. Предполагаемые союзники и их задачи. В войне против Советской России на флангах нашего фронта мы можем рассчитывать на активное участие Румынии и Финляндии.

Адольф Гитлер.

Верно: (подпись).

Разве можно чему-нибудь верить в этой стране, хоть одному человеку можно верить? Тем более, если он утверждает, что достал сверхсекретный документ, напечатанный всего в девяти экземплярах! Русского обвести вокруг пальца — ничего не стоит, даже в разведке. И купить можно. И еще русским всегда мерещится худшее. Немцы же обычно пунктуальны и держат слово. Они уже начали громить Францию и Англию, Гитлер должен был и дальше идти в этом направлении, играя нам на руку. Сталин держался вполне стройной логики.

Он долго, очень долго обдумывал, с чем обратиться к народу. Почему-то надеясь, что рассосется, что это маневр. Проконсультировался со всеми и только 3 июля выступил. «Братья и сестры!..» Одобрил новый лозунг: «За Родину, за Сталина». Андрей, про Сталина и не вспомнив, записался добровольцем в понедельник и на той же неделе отбыл на фронт. Виола проследила, чтоб отправили в политчасть. Он и оружия-то в глаза не видел.

ИМЭЛ эвакуировали в Уфу. Туда, где Виола родилась и провела детство. С сентября стала работать в райкоме — Кировском, их в этом районе поселили на улице Ленина, оказалась среди родных имен. Илья был с ней, имэловцев на фронт не отправляли. Но он на войну рвался, а поскольку был рядовой необученный, напросился военным корреспондентом. Полетал на фронты и пал духом, заметки не получались, слова, как смерзшиеся фрикадельки, не расставлялись по местам. В заметках главное — поднимать боевой дух солдат, обещать скорую победу тылу. Но после слов «Под мудрым руководством верховного главнокомандующего…» перо застывало. Илья возвращался в ужасе — мясорубка, неразбериха, потери огромные, враг знай себе пробирается в глубь России, армия отступает, никакого просвета. Как Илья ни пыжился, ничего оптимистического придумать не мог. О своей работе он когда-то писал легко — о беспризорниках, становившихся людьми, а тут требовался писательский талант, как у Эренбурга. «Ну что, насмотрелся на войну? Давай-ка за дело», — замдиректора института поручил Илье организовать переезд ИМЭЛовского архива и надежно спрятать ленинские документы. Надо было и семейный быт устроить. Андрей пишет с фронта, из гороховецких лагерей: «Илька — хозяйственный мужичок, он должен суметь довести ваш ковчег до счастливого конца путешествия».

От Уфы до Москвы 1350 километров. Андрей где-то на пути, ближе к Москве. Виола с Машей катаются на поездах туда-сюда, так надо, у Виолы куча обязанностей. Под бомбежками, под обстрелами, девочка дрожит от страха, а у матери мускул на лице не дрогнет, она и вправду не боится, она и не такое видела, и даже за Машу не боится, только за сына. Он писал в начале апреля 1942-го, что едет в Москву, но письмо-то дошло только в конце апреля, Виля тут же села на поезд, а его и след простыл. Ей осталось пройти по следам: Андрей собирался навестить всех, и Сергея Алексеевича, отца Ильи, и деда — Виола только из этого письма и узнала, что он с Валерианом Павловичем в контакте, — Витю, Милиных родителей. Нину Петровну Виола перевезла в Уфу. В Москве позвонила всем, кого называл Андрей, никого не оказалось. Хуже, чем в Гражданскую, — все как сквозь землю провалились. Ну вот и новое письмо, от 22 апреля: «Сегодня уезжаю из Москвы. Сегодня же получил карточки и одну посылаю вам. Пишите Миле. Карточки не пугайтесь. Она что-то невеселая получилась. Если долго не буду писать, не волнуйтесь, значит, нельзя отправить. В Москве никого не нашел». И Виола никого не нашла. Фотокарточке она рада, всматривается в серый прямоугольничек, но пугается, несмотря на предупреждение. Он здесь будто на двадцать лет старше, взгляд насупленный — сам не свой. Видно, из-за Мили переживает, уехала в Ашхабад — чтоб учебу не бросать, там художественный институт, и пропала. В остальном у него все в порядке. Он замполитрук, получает 600 рублей в месяц, денег просит больше не присылать. Но в каждом письме: «Пишите Миле». «Я уже месяц ничего от нее не получаю. Душа у меня по ней изболелась. Черт его знает, что за жизнь. Заходил к ней домой в Москве. У них, конечно, никого нет. Музеи все были закрыты». Это он в мае писал, Виола его письма уже наизусть выучила — живой голос все же, другого нету.

«У меня около ста комсомольцев. Вот и работаю с ними». Это из Саратова. Все письма Андрей адресует Илье, он — единственный постоянный житель в Уфе. «Здравствуйте, бабушка и Илюша, мама с Машкой от вас уехали. Мама пишет, что она устроилась в Москве, но где будет работать, не пишет ничего. У нас холодная и пасмурная погода, и в окопах довольно прохладно, а как у вас?» Только где это прохладно, уже неизвестно: полевая почта, ППС 2414, никаких координат. Раньше всегда писал, где находится. Еще и письма идут так долго, открытку от 25 июня Илья получил только 7 июля: «Я уже целый год один и три года в армии. Я бы попросил у тебя и у бабушки рекомендации, одна у меня есть. Я работаю ответсекр. бюро ВЛКСМ нашего батальона. В боях еще не был, а на передовой был, даже далее передовой, видел фрицев, но убить не удалось. Но ничего, наверстаем, наверно, скоро в бой». Наконец невеста написала — Андрей, чувствуется, повеселел, пишет, что выслал ей полторы тысячи рублей на дорогу, хотя «с Милей еще ничего неизвестно, что, куда». «Сейчас живу в лесу рядом с фронтом. Кроме немецких самолетов и наших, да иногда канонады, ничего фронта не напоминает». Кончается открытка немного странно: «Илик, не унывай, все будет хорошо».