– И не только в нем.

– Да, – Земляной поднялся первым и руку подал. – Идем. Мне там еще кое-что прислали. В общем, стоит взглянуть.

Папки. Серые папки, гора которых появилась на столе. Тонкие. Толстые. Одинаково безликие. Стопка их слегка покосилась, грозя в любой момент рухнуть.

– А в остальном как тут? – Глеб сел на диванчик, повернувшись к напарнику спиной.

– Тут? Ничего… почти. Мальчишки опять подрались. И Калевому разбили нос.

– Илья?

– Илья и Миклош. Попытались засунуть нашего графа в нужник, но Арвис не дал.

– Арвис?

– Его боятся, знаешь?

– Не удивлен, – Глеб закрыл глаза. Прохладная мазь ложилась на кожу, обжигая этим самым холодом. И кожа теряла чувствительность, что было не просто хорошо, но даже замечательно. – После… иного… меня тоже долго сторонились.

– А еще он стал разговаривать. Почти нормально. Драться он и раньше умел, располосовал Миклошу спину.

– И теперь…

– Стригут лужайку. Ножницами. Этот наш Христодула сказал, что если у них столько сил и свободного времени, что на драки хватает, то пусть приносят пользу.

В этом имелась толика того извращенного здравого смысла, который встречался Глебу в армии.

– Мирка уверен, что братец его справится. И очень благодарен. А я вот подумал… знаешь, после этого дела, чем бы оно ни закончилось, Мирке не позволят в полиции остаться. Выживут в жандармы, как пить дать…

– Заберем?

– Заберем.

– Зачем? – Боль почти отступила. Зато появился тот запах, который въестся в кожу.

– Не знаю. Пригодится. Пластун как-никак… Еще старшенький девку приволок, Марьяне в помощь.

– Сумасшедший дом…

– Есть немного, – согласился Земляной. – Зато кормят вкусно.

Он вытер руки остатками Глебовой рубашки, которую отправил в мусорное ведро, и в этом имелся смысл: чем дальше, тем отвратней пахла мазь, и запах это въедался в ткань намертво.

– Я сестру привез… на время. Думал, что у Анны поселю, но как-то неудобно просить стало. А съездили зря.

Глеб посмотрел на папки и с облегчением вздохнул, поняв, что у него есть еще пара минут блаженного незнания. Он рассказывал кратко, сухо, пытаясь не дать раздражению прорваться, но Земляной слишком хорошо его знал.

– Наташка в своем репертуаре, – сказал он, поднявшись. – Выходит, успела не только тебе душу выесть, но и… Слушай, а ты завещание составил?

– Нет.

– Плохо… Завтра попрошу Павлушу. Что? Он тут пока, бесплотен, аки дух, но куда более полезен. Дела решает, пусть и твоим займется. А то ведь, если вдруг, то Наталья твоя наследница.

– Не только она.

– Сестрицу она сожрет и не подавится. Нет, Глебушка, так не пойдет. Я про все не спрашиваю, оно и не надо, я просто вижу, что она из тебя неплохо жизнь сосет. И деньги… Сколько ты ей отправляешь? Тысяч по пять ежемесячно?

– Десять.

– Ага… еще на Рождество и на Пасху, верно? А потом отдельно на благотворительность. И ей бы молчать, но нет, ей мало, всем им всегда мало.

– Ты не…

– Понимаю, – перебил Земляной. – Еще как понимаю. Дело в них, Глеб, в деньгах. И в том, что твоей сестрице после того скандала, когда выплыло наружу слишком уж многое, идти было просто некуда. Ты у нас светлый наивный человек, а я про нее наслушался. Она ведь не сразу в монастырь пошла. Сперва попробовала свет покорить, только ее не пустили. Дали понять, насколько нежелательна ее персона. И она поняла. Что ей оставалось? Попытаться отыскать кого-нибудь, кто не слишком брезглив? Или скрыться под сенью креста? Там ведь, если есть поддержка рода и деньги, тоже весьма неплохо устроиться можно.

Земляной упал в кресло и вытянул ноги.

– Ее монашество – такое же представление, как и все, что было до этого. Еще скажи, что игуменьей она стала за кротость нрава и святость души. Во что обошлось? Сто тысяч? Двести? Немалый взнос на благое дело…

– Хватит.

– Нет, Глеб. Тебе неприятно, и мне жаль, что приходится говорить, но подумай. Просто взгляни на нее здраво. И ты ведь не дурак, ты все прекрасно сам видишь, только неприятно, вот и притворяешься, что слепой.

Земляной тяжело поднялся.

– А вообще иди-ка ты спать.

– В поезде… выспался.

– Научился бы ты врать нормально, что ли… – в этом ворчании уже не было прежней злости, разве что толика сожаления.

– Научусь, – пообещал Глеб. – Только все это… знаешь, кому и зачем понадобилось убивать Анну? И если мы не найдем того, кто создал проклятье, ты сумеешь его снять?

– Не знаю.

– А дед?

– Тоже не знаю. Сумеет ли. Захочет ли… И вообще, я чем больше думаю, тем меньше мне все это нравится, – Земляной ступал бесшумно. Плечи его поникли, шея вытянулась, и смотрел он, казалось, исключительно на стену, где в общем-то не было ничего привлекательного. – Смотри сам… проклятье не берется из воздуха. Это не стихийное, слишком многое должно было бы совпасть. Стало быть, сперва его наложили, а после провели ритуал и перекинули на младенца. И вот здесь уже далеко не всякий мастер справится.

– Дед…

– Нет, он бы в жизни с таким связываться не стал. Ты знаешь его принципы.

Глеб кивнул.

Старик отличался на редкость неуживчивым нравом, но при том и вправду был болезненно щепетилен во всем, что касалось проклятой его силы.

– Но дед будет знать тех, кто мог бы… Это да, но я о другом. Сколько бы стоил такой ритуал?

Глеб задумался.

– Во-первых, он сложен, – Земляной загнул палец. – И малейшая ошибка грозила бы не только возвращением проклятья матери, но и откатом. Мощнейшим, я тебе скажу, откатом. Во-вторых, он абсолютно незаконен. Узнай кто, каторгой бы дело не ограничилось.

– Дорого.

– И возможно, речь вовсе не о деньгах. Сам знаешь…

Темных слишком мало, чтобы они бедствовали.

– А потому имеет смысл поинтересоваться, не меняли ли старые вещи хозяев. Книги там, или еще вот артефакты из первой сотни… да… – Земляной потер кончик носа. – И совсем я не дурак. Я просто слишком молод, чтобы знать все.

Цветы принесли утром.

Тяжелый букет оранжевых лилий. Темные лепестки. Насыщенный запах. И ощущение искусственности. В последнее время букеты стали консервировать особыми растворами, получалось дешевле, нежели использовать силу, но…

– И что мне с ним делать? – поинтересовалась Анна.

Аргус заворчал.

Цветы были мертвы, и мертвость их удручала. Но выбрасывать букет было как-то… неудобно, что ли? Анна поискала карточку и, к удивлению своему, обнаружила.