Иногда он вдруг задумывался, какого черта делает здесь, в этом городе, где у него нет никаких знакомых, никакой истории, никаких связей, за исключением приемного сына, который учится в местном колледже. Конечно, у него имелась работа какое-то время, но сейчас уже нет. Его отпустили в так называемый «отпуск по семейным обстоятельствам».

«Дело в том, – подумал Дэниел, пристально вглядываясь в окна дома, за которыми чей-то ребенок с коробкой сока в руке смотрел телевизор, – что, по моим предположениям, я переезжал сюда ненадолго, пока не уладится наше супружеское непонимание». Он даже не представлял, что трещина в отношениях с Клодетт окажется столь глубокой. Неужели так обычно и бывает в подобных случаях? Вскоре после того утреннего разговора в спальне он укатил (в состоянии оскорбленной и пагубной ярости) в Лондон, чтобы немного обдумать положение. Ему как раз предложили полугодовой контракт, и он согласился, чтобы проучить ее. Он ничуть не сомневался, что выиграет у нее в этом противостоянии, когда будет вполне готов и когда она сама обдумает все разумно. Он думал, что сможет вернуть ее, несмотря на все свои глупости, но сначала – сначала – ему необходимо разобраться с проблемой Николь.

Как можно в обычной жизни смириться с идеей того, что вы кого-то убили? Как можно думать о каких-то повседневных мелочах, когда вы знаете, что из-за вас умерла девушка? Это невозможно. Призрак той девушки, спавшей в лесу, девушки с больничной койки, постоянно бродил по комнатам в его новой одинокой лондонской жизни. Она пряталась по углам в университете, маячила на станциях метро, сидела напротив него за его шатким обеденным столиком.

Потом однажды ночью он услышал трель мобильного телефона, увидел, что звонит Найл, – он помнил, как обрадовался тогда, в своем лондонском одиночестве, вдали от всех, кого он любил. Помнил, с каким воодушевлением схватил трубку, сказав: «Привет, как вы там?»

Знаете, какая первая мысль пришла ему в голову, когда он услышал, что его дочь застрелили в какой-то аптеке? Он сразу подумал, что это его вина. Что такова карма, заслуженное наказание за то, что он сбежал тогда из леса и не вернулся. Око за око, девушка за девушку.

Даже сейчас, спустя почти год после трагедии с Фебой, он не в силах избавиться от терзающего чувства вины. Он убежден, что это как-то связано с ним.

Дэниел поднялся на крыльцо библиотеки, подержал дверь, пропуская женщину с двойной коляской, а потом сам устроился в секции справочников путешественника и документальной литературы, выбрав наугад несколько книг.

Он открыл труд под названием «Энциклопедический справочник: Все знания о всех необходимых вам фактах» – сомнительная мудрость повторения слова «все» в названии, которое и само по себе, если подумать, весьма безобразно и прозаично. На глаза ему попалась страница с графиками потребления зерновых по континентам, Америка опередила всех пожирателей зерна. Далее следовала диаграмма таяния полярных льдов. Рейтинговая таблица сухопутных животных с соответствующими скоростями их передвижения в километрах в час.

Листая страницы, в какой-то момент Дэниел вдруг осознал, что его взгляд застыл на секторной диаграмме преступлений с применением огнестрельного оружия.

Он резко захлопнул справочник. Положил голову на стол, прямо на обложку, и перевернутое слово «все» замаячило перед глазами огромными неотвратимыми буквами.

* * *

– Maman? – сказала Клодетт в телефонную трубку. – C’est moi.

За время краткой паузы на линии связи Клодетт вдруг с упавшим сердцем осознала, что ей абсолютно не следовало звонить Паскалин. О чем она думала? Она ведь набрала ее только ради того, чтобы удержаться от звонка Дэниелу. Может ли она отключиться, пока не слишком поздно, сделав вид, что исчезла сеть, что прервался сигнал? Мать обладала обескураживающей способностью мгновенно угадывать ее настроение, а сейчас Клодетт не хотелось делиться своими чувствами, решительно не хотелось.

Она героически попыталась добавить голосу радостных ноток:

– Ça va? – спросила она маман.

– Что случилось? – ответила Паскалин по-английски, как правило, используя этот язык для своеобразных дознаний. – Голос у тебя ужасный.

– Нет, ничуть, – ответила Клодетт, – у меня все отлично. Как у тебя дела?

– Где ты? – второй раз проигнорировав вопрос, продолжила гнуть свою линию Паскалин. – С кем ты там?

– Одна, – глубоко вздохнув, ответила Клодетт и разразилась слезами.

Собаки обнаружили кучу бурых водорослей и вяло лаяли над ней, облака плыли над берегом пышной процессией, начинался отлив, волны оставляли на песке бороздки и гребни, а Клодетт пришлось выслушивать материнские версии того, почему разбилась ее семейная жизнь.

– Суть в том, моя милая, – говорила Паскалин, пока ее дочь швыряла камушки в окруженную скалами заводь, – что его поведение никак не связано с тобой. Абсолютно никак.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Можно подумать, что я…

– Ты совершенно не виновата в том, что случилось.

– А ты не думаешь, – вздохнув, ответила Клодетт, – что сама немного пристрастна? – Она зажмурилась. – Понимаешь, на самом деле мне не хочется больше говорить об этом, – заявила она, одновременно осознавая, что как раз на самом деле хочется. – Я просто думаю, – пояснила она матери, сидя на прибрежном камне, – верно ли я поступила. Может, мне не следовало просить его уехать. Мне тогда подумалось, что, пожив отдельно, он глотнет свежего воздуха и опомнится. Но сейчас ему, несомненно, стало гораздо хуже, и я опять подумала, что…

– Ему действительно нужно опомниться и прийти в себя, – перебила ее Паскалин, – прежде чем ты вообще позволишь себе подумать…

– Я понимаю, – раздраженно бросила Клодетт, – тебе нет нужды напоминать мне об этом. Но, возможно, ему не станет лучше одному в Лондоне. Может, ему нужно побыть здесь, с нами, с…

– Он склонен к алкоголизму, – резко заявила Пасклин, – это будет трудно и для тебя, и для детей. Хочешь знать, что я думаю?

– Не уверена, – пробурчала Клодетт.

– По-моему, тебе не хватает старого Дэниела. А не того, каким он стал. Верно?

Клодетт задумчиво водила ногами по песку, вырисовывая полукружья. Права ли мать или это просто очередной навязчивый и пристрастный треп? Она прижала пальцы к глазам. Она не в силах больше говорить. Не в силах больше трезво думать о Дэниеле.

Прибежавшие собаки уставились на нее как обиженные страдальцы, не заслужившие такой долгой остановки в прогулке, а Паскалин продолжала выдвигать вероятные причины того, почему Дэниел нырнул в омут, и перечислять убедительные доводы того, почему Клодетт лучше продать дом и переехать в Париж.

* * *

Дэниел сидел на скамейке около пруда, поглядывая на плавающих уток. Вокруг него, выползая из ветвистых деревьев, сгущались сумерки. Несмотря на теплую куртку, его била дрожь. За спиной по дорожке проходили люди, возвращаясь с работы, из школы, все они спешили по домам. Перед ним, за прудом, постепенно загорался свет в окнах многоэтажных домов.