Когда мы пришли, в доме соседа уже собралось около сорокагостей, а на семейном алтаре громоздились подношения: груды плетеных корзинокиз пальмовых листьев, наполненные рисом, цветами, благовониями, жаренымипоросятами, гусями и курами, кокосами и бумажными деньгами, трепыхавшимися наветру. Все гости были разодеты в свои самые элегантные шелковые и кружевныенаряды. И я на фоне всего этого великолепия — одетая по-простецки, вспотевшаяот катания на велосипеде, в позорной мятой майке. Но если бы вы были белойженщиной, которая ввалилась на праздник одетая черт знает как и безприглашения, вы были бы рады получить такой прием, какой получила я. Вседружелюбно мне заулыбались, после чего перестали обращать на меня всякоевнимание и перешли к той части праздника, где все сидят и разглядывают чужиенаряды.

Церемония под руководством Кетута длилась несколько часов.Объяснить происходящее мог бы лишь антрополог и команда переводчиков, однаконекоторые ритуалы были мне знакомы — по рассказам Кетута и прочитанным книжкам.Во время первого этапа благословения отец держал на руках малышку, а мать —куклу, запеленатый кокос, напоминающий новорожденного. Кокос освятили иокропили святой водой, как настоящего ребенка, а потом положили на землю, передтем как ее впервые коснулась нога малышки. Это было сделано для того, чтобыодурачить демонов, которые набросились на куклу и не тронули настоящегоребенка.

Однако, прежде чем ребенка поставили на землю, Кетут ещенесколько часов распевал мантры. Он звонил в свой колокольчик и затягивалбесконечную молитву, а юные родители светились от радости и гордости. Гостиприходили и уходили, сновали по двору, сплетничали, наблюдали за церемонией,дарили подарки и уходили по другим делам. Их присутствие выглядело до странногообычным на фоне торжественности древних ритуалов: с одной стороны, атмосфера строгая,как в церкви, с другой — ни дать ни взять пикник на заднем дворе. Кетут пелмалышке чудесные мантры, преисполненные священным духом и в то же времянежностью. Мать держала ребенка на руках, а Кетут тем временем помахивал передего носом разными лакомствами, фруктами, цветами, водой, колокольчиками,жареным куриным крылышком, кусочком свиного мяса, раскрытым кокосом… Каждыйновый предмет сопровождался мантрой. Малышка смеялась и хлопала в ладоши, Кетуттоже смеялся и продолжал петь. Я представила, что он может говорить: — У-у-у-у…малышка, вот тебе жареная курица! В один прекрасный день ты полюбишь этолакомство, и, надеюсь, его у тебя будет в достатке! У-у-у-у… малышка, воткомочек вареного риса, пусть у тебя всегда будет столько риса, сколько пожелаешь,пусть рис всегда будет сыпаться с неба. У-у-у-у… а вот кокос, смотри, каксмешно он выглядит. Однажды ты сможешь есть сколько угодно кокосов! У-у-у-у… авот твоя семья, ты только посмотри, как они тебя о??ожают! У-у-у-у… малышка, всявселенная обожает тебя. Ты самая лучшая! Наш милый зайчик! Красавица иненаглядница! У-у-у-у малышка, наша маленькая принцесса, счастье наше…

Все гости церемонии получили благословение в виде цветочныхлепестков, смоченных святой водой. Члены семьи по очереди передавали ребенкадруг другу, агукали ей, пока Кетут пел древние мантры. Даже мне разрешилинемножко подержать малышку — мне, в моих джинсах, — и я прошептала ейсобственное напутствие, пока все распевали хором. «Удачи, — сказалая. — Будь храброй девочкой». Жара стояла нещадная, даже в тени. Юная мамав соблазнительном бюстье под прозрачной кружевной рубашкой вся вспотела.Молодой отец, который будто не способен был придать лицу иное выражение, кромесияющей гордой улыбки, тоже был весь потный. Бабульки обмахивались, присаживались,когда уставали, потом снова поднимались и суетились вокруг жертвенных жареныхпоросят, отгоняя собак Все то с интересом наблюдали за действом, то терялиинтерес, утомлялись, начинали смеяться, а потом снова становились серьезными.Но Кетут и малышка были полностью поглощены своим совместным занятием, ихвнимание было приковано друг к другу. Весь день малышка не сводила глаз состарика врачевателя.

Вы когда-нибудь видели, чтобы шестимесячный ребенок неплакал, не капризничал и не спал четыре часа подряд на палящем солнце, а лишьсмотрел на кого-то с любопытством?

Кетут хорошо поработал, да и малышка тоже. Она полностьюосознавала суть происходящего на церемонии, свой переход от божественногостатуса к человеческому. Глубоко погруженная в ритуал, не сомневающаяся в том,во что верить, покорная требованиям культуры, она прекрасно справлялась сосвоими обязанностями, как и подобает настоящей балинезийке.

Когда пение наконец смолкло, ребенка завернули в длиннуючистую белую простыню, свисавшую гораздо ниже ее крошечных ножек, в которой онаказалась высокой и царственной, точно дебютантка на балу. Кетут нарисовал надне глубокой глиняной тарелки схему четырех сторон света, наполнил ее святойводой и поставил на землю. Этот рисованный компас определял то святое место наземле, куда впервые ступит ножка ребенка.

Потом малышку окружили члены семьи, — казалось, все онидержат ее одновременно, и — опа! — слегка окунули ее пяточку в глинянуютарелку со святой водой, строго над картинкой, изображавшей схему вселенной. Апотом ножка ребенка впервые коснулась земли. Когда же наконец девочку сноваподняли на руки, на земле остались крошечные мокрые следы, которые и указали ейее место в великой балинезийской иерархии, а определив, где ее место,определили, и кто она. Все присутствующие радостно захлопали в ладоши. Малышкастала одной из нас. Человеком, со всеми присущими этому сложному статусуопасностями и радостями.

Малышка подняла головку, огляделась, улыбнулась. Онаперестала быть богом, но, кажется, ее это не огорчило. Она не выгляделаиспуганной. Она казалась довольной всеми когда-либо принятыми ею решениями.

Сделка Вайан провалилась. Тот дом, что нашел для нее Фелипе,так и не удалось купить. Когда я спросила ее, что пошло не так, то получилакакой-то невнятный ответ о неудавшейся сделке, но, кажется, реальную причинумне так и не сообщили. Да и неважно, главное — что ничего не вышло. Ситуация сдомом Вайан начинает меня пугать. Я пытаюсь объяснить ей, что это срочно:

— Вайан, мне меньше чем через две недели уезжать ивозвращаться в Америку. Как я посмотрю в глаза своим друзьям, которые дали мнеэти деньги, как объясню, что дом ты так и не купила?

— Но, Лиз, в том месте был плохой таксу.

Видимо, у нас разные понятия о том, что значит срочно.

Но через несколько дней Вайан приходит к Фелипе домой, всясияющая. Оказывается, она нашла другой участок земли, и он ей нравится.Изумрудное рисовое поле на тихой улице, недалеко от города. Там хороший таксу, этосразу чувствуется. Вайан объясняет, что земля принадлежит фермеру, другу отца,которому срочно нужны деньги. На продажу выставлены семь аро, но деньги нужнысрочно, поэтому он согласится продать ей всего два аро, на которые ей хватит.Участок ей нравится. Он понравился и мне. И Фелипе. И Тутти, которая кругамибегает по траве, раскинув руки — наша балинезийская Джулия Эндрюс.[50]