Что значат эти слова Робера? Они с Никитой в заговоре – взаговоре против моего отца? А может быть, и Анна с Максимом – их совместныежертвы? И доктор Гизо помогает им обоим, а тот анализ крови моего мужа, которыйвидела Настя, всего лишь фальшивка, прикрытие, удобный предлог для общения сдоктором… И вообще, может быть, Настя все выдумала, наврала мне из обыкновеннойзависти к моему браку, да невольно сообщила мне о преступлении. Мой муж здоров,но он сообщник Никиты.

Ради всего святого, но зачем им быть сообщниками? Почему импонадобилось вместе убивать Анну с Максимом, а потом и моего отца? Неужели иРобер был влюблен в Анну?

Этой дурацкой догадке была по дурости равна следующая: ачто, если Никита и Робер действуют по заданию большевиков и расправляются вПариже с неугодными и чем-то опасными им людьми? О таких агентах Чека ужеходили страшные слухи среди эмигрантов…

Боже ты мой, просто поразительно, как много чепухи можетродиться в голове за какое-то мгновение! Ведь не дольше мгновения длилась паузамежду словами моего мужа: «Сторож видел вас с отцом моей жены и все рассказал»– и следующей репликой Никиты:

– Рассказал – кому?

– Викки.

Глубокий, резкий выдох у самого моего уха. Мне показалось,до меня долетело даже тепло дыхания Никиты, и я невольно зажмурилась, потомучто глаза мои заволокло слезами.

Господи, ну зачем только я проснулась? Зачем сталаподслушивать? Во многом знании – многая печаль, эту древнюю истину я постиглатеперь на моем собственном печальном опыте… уже в который раз постигла, а всеникак не могу жить по принципу: «Неведение – благо!»

– Вике? – повторил Никита на свой лад мое имя – онникогда не называл меня иначе, хоть меня это и злило. – Рассказал Вике?!Боже ты мой… И что же она?.. Могу себе представить…

– Не можете, – с усмешкой перебил егоРобер. – Не можете, Шершнефф! Знаете, что она сказала? Якобы вообще ничегоне слышала. И не поняла ни слова из того, что Федор ей наговорил.

– Одно из двух, – сказал задумчиво Никита, –или она не придала этому значения, или…

– Или, Шершнефф, – снова перебил его Робер. –Или! Она разыграла эту милую сценку по той же, все по той же старой причине,можете не сомневаться. Ради вас.

Новый тяжкий вздох Никиты был ему ответом, да и мне с трудомудалось сдержать такой же вздох.

Итак, Робер все знает о моих негаснущих чувствах! Откуда,каким образом?..

Да какая, собственно, разница? Знает – и смиряется с этим,потому что Никита в свое время спас ему жизнь, более того – Робер имееткакие-то общие темные дела с человеком, в которого тайно и страстно влюбленаего жена, замышляет с ним за моей спиной какие-то заговоры против моих близких…что же, из мести мне?

Нет, я воистину была полусумасшедшей тогда. И слепой,безнадежно слепой!

Однако мне суждено было прозреть в течение несколькихближайших минут… самых мучительных минут в моей жизни!

– Шершнефф, что же вы наделали, Шершнефф! – вдругтихо, в горьком отчаянии проговорил Робер. – Как вы могли оказаться стольнеосторожны! Ведь если сторож скажет кому-то еще, на вас падет подозрение!Припомнят прошлый случай, а это значит, что наше новое предприятие под угрозой!

– Ламартин… – В голосе Никиты звучала та же боль,что и в голосе моего мужа. – Простите меня. Не понимаю, как я мог такоплошать. Вот уже второй раз я недооцениваю наблюдательности окружающих. Томоя… то моя секретарша Анастази увидела меня с Гизо, теперь этот сторож. Явсегда боялся только одного в жизни: роковых случайностей, которых невозможнопредусмотреть! И вторично нарываюсь на них. Но вы не тревожьтесь, Ламартин. Явыполню наш уговор, сдержу слово – чего бы мне это ни стоило. Сторож будетмолчать.

– Будет молчать? – повторил Робер. – То естьвы его?.. Да вы что? Я не хочу, чтобы мой уход был ознаменован лишнимисмертями, не хочу предстать перед Господом с таким камнем на шее. Если уж ягреха своей смерти взять на душу не хочу, неужели вы думаете, я заберу с собойжизнь этого сторожа, вся вина которого состоит лишь в том, что он видел вас ирешил предостеречь мою жену? Да и вашу душу я не хочу отягощать лишним грехом.Довольно той жертвы, которую вы принесли Анне, убив этого…

– Оставьте в покое Анну! – глухо, предостерегающепроизнес Никита. – Нет такой жертвы, которой я не принес бы ради нее! Этобыл мой долг перед ней!

– Жертва ради нее? – печально усмехнулсяРобер. – Да бросьте, Шершнефф! Она не хотела смерти этого мальчишки, тутвы разочлись не с ней, а с собственной ревностью.

– О нет, о нет! Я знаю, ей было невыносимо представлять,что она покинет этот мир, а ее возлюбленный станет принадлежать другой. Максимне был так предан ей, как я, он нашел бы утешение и плоти, и сердцу после еекончины. Он изменил бы ее памяти – может быть, уже скоро. Я убежден, что вглубине души она хотела владеть им в вечности, только не решалась просить меняоб этом. Поверьте – я знаю это, ведь я читал в ее душе, как в открытой книге.Именно в этом и состояло ее последнее желание.

– Вы сумасшедший, Никитб, – с тоской сказал моймуж, делая это нелепое французское ударение на последнем слоге. – Высумасшедший, и нет предела моему отчаянию, потому что вы были моей последнейнадеждой – как тогда, в подвалах петроградских застенков. Тогда вы спасли меня,но теперь… Как я могу теперь настаивать на том, чтобы вы выполнили наш уговор?Ведь если болтовня сторожа пойдет дальше, если даже самая малая тень подозренияпадет на вас, нам с Гизо уже не удастся утихомирить следователя. Он еще впрошлый раз был убежден, что убийца – вы. Сами знаете, какое влияние пришлосьупотребить, чтобы свести дело к амигдалину. Но теперь…

– Гизо поклялся мне, что амигдалина больше ненайдут, – проговорил Никита. – Вы же знаете, что в прошлый раз мыприбегнули к этому средству лишь из-за Максима, лишь для того, чтобы создатьвидимость случайности его смерти. Если бы Анна была одна, этого не понадобилосьбы.