– Какой подарок? Еще один?! – воодушевилась ненасытная Бэмби, а Тони нащупал край подола, обнажая ноги Джун, затянутые в серебристо-голубые чулки, и забыл, о чем, собственно, разговор.

Кажется, они говорили о будущем.

Но настоящее было не менее заманчивым.

– Эй!

– М-м? – Он все-таки не выдержал и передвинулся вниз, сгибая стройную ногу в колене.

– Что за подарок?

– Я завтра отвечу, – пробормотал он охрипшим голосом и потерся губами о чувствительную кожу над линией чулка.

– Сумасшедший! – запаниковала она, отбрыкиваясь, но Тони жестче обхватил ее разведенные бедра руками, и скоро она сама выгибалась навстречу, с силой сжимая волосы на его затылке дрожащими пальцами и срываясь на стоны: – Да… да.

– Это твой ответ?

– Да!

Кольцо идеально подошло по размеру. Одетая в свободный комбинезон, она прохаживалась по библиотеке и любовалась бликами.

На столе, на подносе, остывали две кружки кофе, обложенные имбирным печеньем в виде звезд и сердечек; еще с рождественской ярмарки остались: Моби и Дик перестарались в этом году с количеством, напекли на всю планету.

Там же, на столе, до сих пор неразвернутые, лежали большая плоская коробка – от Фрэнка, и аккуратный куб в бежево-мятной бумаге, с золотистой лентой – от Тони.

Не терпелось развернуть их.

Сам «будущий мистер Бэмби-Джун», как назвал его Генри, свои подарки распотрошил еще до рассвета. Если честно, Джун голову сломала за декабрь, пока придумала, что подарить парню, у которого, по его же словам, всё есть.

В итоге ему досталась большая энциклопедия собак.

У Фрэнка была аллергия на шерсть, питомцев в Иден-Парке не держали, и Тони иногда унывал по этому поводу, когда в школе учился. Поэтому – пусть выбирает.

Он пришел в восторг от идеи и сказал, что теперь у него точно всё есть. И – да, поскольку заводить Майкла и Кейт рано, то стоит обзавестись парочкой голубоглазых хаски. Или австралийских овчарок…

– Ну что, готова к новым открытиям? – раздался бодрый голос Тони. Он быстро подошел и сел на край стола, выбрав имбирное печенье в виде звезды, которое тут же надкусил.

– Я уже к чему угодно готова, – улыбнулась Джун и, сдерживая любопытство, неспеша сняла обертку с подарка Тони. Открыла картонную крышку – и глаза на лоб полезли. Наверху лежала разноцветная карточка с силуэтом Иден-Парка и подписью: «Forever For Every». Навеки для Эвери.

А под карточкой – кубики шоколада с сухофруктами.

Мурашки по коже побежали от такого совершенства.

– Что это? – шепотом спросила она, и эхо полетело по библиотеке, отбиваясь от стен и полок с тайниками для заначек.

– Наша собственная линия шоколада, весной запустим. Моби и Дик первую пробу тебе приготовили для дегустации. Нравится?

Волнение окатило прохладной волной.

– Выглядит как произведение искусства, жалко пробовать.

– Давай помогу, – ответил заботливый Тони и, вытащив кубик шоколада, провел уголком по ее губам. Она приоткрыла рот и откусила немного.

Горько-сладкий вкус, мягкая вишня…

Аромат мяты и бергамота.

– М-м, очень вкусно, – восхитилась она.

Будущий мистер Джун склонился к ней и поцеловал, с серьезным видом вынося вердикт:

– Согласен.

Она покраснела, довольная, и деловито подтащила к краю плоскую упаковку, подарок Фрэнка. Сорвала с нее зелено-серую подарочную бумагу и аккуратно сняла крышку.

– Вау, – сказал Тони. – Надо же.

Это оказался не рисованный портрет, а большая фотография 50х30 см. Судя по заваленному горизонту и черно-белой гамме, Генри постарался.

Снимок был сделан ровно год назад.

Джун, с пледом на плечах, сидит в кресле на террасе; длинные черные кудри прикрыты большой шапкой с помпоном, в руках – кружка, из которой виднеются маршмеллоу; она мечтательно смотрит вверх, пытаясь поймать губами снежинку: первый и последний в том году снег пошел.

На заднем фоне, слегка размытые, топчутся Фрэнк, Уитни и тетя Летти – общаются, радуются…

А Тони смотрит на Джун. Одетый в теплый свитер и джинсы, он стоит в шаге от нее, сложив руки на груди и опершись бедром о бетонную балюстраду. И его теплый серый взгляд настолько пронзительно-умилённый, что даже не верится, что в те времена они враждовали.

Может, потому что врагами они, в общем-то, никогда и не были. Он были врагами-наоборот – парень, который пах Рождеством, и девушка с ароматом лета.

В рабочем кабинете было тихо и уютно. Рассвет еще не наступил, горела лампа на столе.

Укутанная в свободный, теплый халат, Джун прощалась с прошлым. Она решила сбросить камень с души и сдать старый пошарпанный чемодан с комиксами в благотворительный магазин. Последний раз перебрала журналы, аккуратно сложила и закрыла чемодан.

Всё.

Папины рубашки тоже пусть уходят в новые руки – в руки Ванды Синклер, которой они пригодятся в минуты душевного одиночества. Джун больше не собиралась их носить. Переболела. До того, как прочитала письмо-из-мусорки, отец казался призрачным идеалом; после того как прочитала – подлым предателем. А сейчас… если бы ее спросили сейчас, каким был Ллойд Эвери, то она сказала бы: это был вечно мятущийся дух, который распылялся на два континента, а в итоге любил всех по чуть-чуть, но никого – достаточно. Так случается, когда не хватает смелости сделать выбор.

Джун сняла тяжелый чемодан на пол и присела на край деревянного кресла. Взяла чистый лист из полки, золотистую ручку и, закусив губу, старательно вывела слова.

«Мама. Спасибо за письмо, которое ты написала три года назад, оно мне очень помогло. Знай, что я не одна, я здорова, у меня все хорошо. Через год я получу университетский диплом и буду заботиться о дикой природе. А ты, пожалуйста, позаботься о себе. Твоя дочь, Джун».

Содержательно, без лишней личной информации, без страданий. То, что надо.

Она отложила страницу, чтобы подсохли чернила, и взяла новую, для второго письма. Его Джун не планировала отправлять почтой. Из него она собиралась сделать кораблик и пустить по реке за колодцем желаний.

Столько всего хотелось рассказать…

О том, что в блокноте с новой статистикой вранья – сплошной прогресс. И о том, как приятно было после Рождества получить извинения от декана и вернуться в родной универ, где никто теперь не смеет оскорблять Джун Эвери – потому что она не позволяет. Ее выбрали старостой курса вместо Оливера Поттса, который сдал «значок шерифа» после благотворительного вечера в фонде Паркеров, и теперь раз в неделю Шейла должна отчитываться перед Джун на собраниях старост.