– Устоит! – ответил Фёдор. – Народ свершил, народ и отстоит.

– Дак врагов сколько?! Колчаки, всякие иностранцы.

– Ну и што?! Устоит и будет стоять, ежели сумеем разглядеть главного врага – предателей в верховной власти.

– Боже упаси!..

– Они были и будут. Зри в оба! – Фёдор подумал. – Вас, Макар Тимофеич, называют «Пророком», и вы должны понять причину моего решения вернуться к крестьянскому делу. Оно на моём роду написано. Да и ежели уж судить здраво, разве пахать землю и выращивать хлеб, когда с голоду мрут люди, а попрошайки рады поданной чёрствой корочке, – не защита завоеваний Октября?

* * *

Спешившись и передав повод узды одному из гонцов, чтобы тот отвёл Гнедыша к коновязи, Фёдор вгляделся в безмолвную толпу. Люди стоят, будто кто подал им команду «смирно», и пока не прозвучит «вольно», так и будут молчать до потери сил. Даже знакомые Фёдору по подкаменскому постоялому двору трое весёлых мужиков – Глеб Тряпкин, Егор Тяпкин и Данила Смяткин – только переглядываются, не смея подать голос. В ближайшем круге пёстроодетых женщин – повязанная выцветшей голубой косынкой бабка Журиха. На лице её окаменелая печаль. Сколько раз по её двору шастали продотрядовцы, всё искали по доносу стукачей припрятанный мешок пшеницы и, не найдя, всё равно стращали – она, на весь век обиженная, и то молчит, потеряла, видно, веру в добрые слова и посулы. Увидев в толпе Варвару, замер и Фёдор. И она тут! Зачем? Не было слышно, чтобы её грабили. Пришла, чтобы встретиться с Фёдором и поговорить – Федор её, потерявшую домой дорогу, обогрел у костра, напоил чаем да приютил на ночлег в балагане, а она утром тайком убежала. Жива ли, здорова – вести не подала. Надо показаться! Заодно и узнает, правду ли говорят, будто народ хочет, чтобы Фёдор возглавил крестьянское движение против произвола обнаглевших местных чиновников. Им доверили право ладить с людьми, а не натравлять на резню друг с другом.

Кто-то с тыла толпы подал голос:

– Што молчите?! Аль пришли поглазеть да разойтись?

Толпа колыхнулась, ожила сплошным гулом нетерпеливых голосов, и из середины, поближе к Фёдору, протиснулся Макар Тимофеич. Старика не узнать – обычно приглаженный, причёсанный, опрятно одетый, сейчас он был похож на закоренелого бродяжку, с протянутой рукой просящего подаяние. Но пришёл Макар не за милостыней…

Вслед «Пророку» низенькая, со сморщенным личиком бабка Мирониха шепнула соседке, бабке повыше ростом, но тоже с изрытым глубокими морщинами овальным лицом:

– Накликал беду… Всё ходил по своей и другим заимкам да голосил: «Скоро будет революция!.. Скоро!» Опять старую песню затянет: «Скоро посыплется манна небесная! Ждите: вот-вот!»

Бабы, когда Макар говорил им заученные слова, сердясь отмахивались, но «Пророк», на то он и звался, не смущался, говоря, что слово его ниспослано свыше и ослушаться его грешно. Бабам оставалось покорно смириться. Макар, хотя был уже заметно туговат на слух, а колкий шепоток расслышал и на ходу обернулся посмотреть – кто посмел? А, старая кликуша! Ещё до революции Мирониха, тогда Марфа Миронова, распустила слух о том, будто Макар много раз одолевал её сватовством, но та, не пытая любовных чувств, лишь посмеивалась – тогда будто обиженный Макар стал зловредной бабе вредить. Несколько лет подряд портил рассаду капусты, вырезая сердцевину, в результате капуста вроде бы и росла, распуская зелёные листья, а кочаны не завязывались. Так и пробежала, посея неприязнь между ними, чёрная кошка.

«Пророк», высоко подняв всклокоченную голову, оглядел толпу – люди переминаются в настороженном ожидании, и Макар вдруг осёкся, будто ступил на трясину и провалился. Шёл, собираясь сказать дельное, чего ещё не говорил и не слышал от других, даже от самого Ленина – и вот те на! В голове пустота, словно сроду и не было в ней здравых мыслей.

Но помедлив, он настроился и несмело, опасаясь вымолвить лишнее слово, заговорил:

– Добрые мои земляки! Знаю, почем зря браните меня… Вот, мол, Макар ходил и твердил: будет революция! Будет! То есть больша перемена в жизни… Правду говорил? Правду! Сами видите… А теперя думаете, зачем мутил людям голову? Революция принесла одни беды – люди пошли друг на друга с топорами и вилами, как в царские времена. Голод. Нищета. Што будет дале? В злости перестрелям друг дружку… А на наше место придут иностранцы. Иностранец он и счас вместе с Колчаком готов по-барски расстелиться на пуховиках по всей Сибири, да не выйдет. Гонят его в хвост и гриву и скоро выдворят. Но, добрые земляки, я скажу вам – иностранцем и Колчаком дело плохое не кончится…

– Опять беду накликаешь, неуёмный? – встрепенулась бабка Мирониха. – Неймётся?!

– Беды не хочу, Марфа Парфёновна. Хочу, штоб революцию не погубили хитрые люди. Спросите, какие это хитрые люди? А распознай! Поглядишь на них, послушаешь – ну те прямо революционеры, лучше не надо. Расея, народ для ех – дело святое. А за пазухой – каменюка, держит до удобного момента.

– Туману, Тимофеич, напустил. Хватит! – раздался из толпы хриплый голос.

– Не туман, бравый землячок, – не зная кому, ответил Макар. – А сущая правда, токо о ней не хотят говорить, а больше, можа, боятся, как чёрт ладана. Кому охота и за праведное слово попасть в Александровский централ? Да я всё ж скажу – загребут, так старому всё одно, где умирать, лишь бы по-человечески предали земле…

Макар, оглядывая немую толпу, почесал косматый затылок. Слушают. Знамо, ценят слово Макарово. Дак мотайте на ус. Опять поднял голову Макар:

– На всё про всё, что содеялось, я скажу так: революцию надобно защищать всем нам – и тем, кого ограбили, и тем, кого одарили награбленным, а тех, кто был безудержно рад грабить вопреки закону и совести, посадить за решётку…

– Одних посадят – другие явятся, ещё похитрей да порасторопней, – послышался голос из толпы.

Макар, услышав, ответил:

– Тогды надо ополченье самозащиты, как орудье народной власти!

Со всех концов встревоженной толпы понеслись жалючими осами сердитые голоса.

– Во-во!.. Надо!.. Пора!..

– Браво, «Пророк»!.. Хватит издеваться над нами! Начальникам любо глядеть, как заливаются бабы слезами…

«Пророк» поднял руку – дайте минуту, пока не забыл, закончить!

– Спасибо, земляки, за понятье. Но этого мало… Решим, кто будет во главе ополченья. Предлагаю поставить нашего славного селянина Фёдора Градова. По всем меркам мужик подходящ… А главно тут ево неуваженье ко всяким врагам – хорошу школу на войне прошёл с проклятым германцем.

Опять толпа загудела и, будто в ожидании что-то поймать, замахала над головами сотнею рук.

– Ф-Фёдора! Фё-одора!.. Яму наше полное доверье! Пущай скажет сам, што думат… На то и позвали,