Он уж, послушав сытое фырканье стреноженных коней на меже поляны, было собрался в балаган на отдых – услышал позади себя глухой постук шагов и оглянулся. В сумеречи размыто маячил силуэт человека. Всё ближе и ближе. Кого Бог послал? Друга, недруга? Послышался усталый женский голос:

– Слава те, Господи! Нашлось живое! Приютите…

Слышать просьбу женщины о приюте в позднее время вдали от поселения было загадочно. В поиске пристанища бродит нищая? Заблудилась какая отважная ходить в одиночку по тайге за грибами и ягодами дюжая баба?

– Идите, идите, – тихо сказал Фёдор.

Путница короткими пугливыми шагами подошла к кострищу и села на стоявший рядом чурбан. На локте её правой руки висела пустая корзина. Снимать её она почему-то не хотела – то ли забыла, то ли просто так привыкла ходить с нею, что расставаться было жалко.

Фёдор бросил на угли смолевую щепь, не крюковину – кургузую корявину, та моментально взялась ярким пламенем, образовавшим вокруг небольшую световую чашу.

По лицу в мерцающих бликах света Фёдор в путнице узнал Варвару Петровну, ту молодую красивую даму, встретившуюся на постоялом дворе в Подкаменском. И не сказав, что однажды, года два тому назад, они встречались, стал ожидать, вспомнит ли его.

Тешит Фёдор себя мыслью о том, что милая дама вдруг, спохватясь, соскочит с чурбана и кинется на грудь с объятьями, его, приютившего её ночью у костра, будет благодарить за надежду на то, что, если попросит, выведет на прямую дорогу домой.

Варвара молчит. Руками и ногами тянется к ослабевшему огню и молчит. Так прошло минут десять. Фёдор уж подумал о том, что не спутал ли с радости-то Варвару с другой бабой! В сумеречи-то недолго! Да нет, на её, со следами усталости, загорелом лице та же постоянно светлая приветливая улыбка. Она, Варвара Петровна! Да каким же ветром занесло тебя сюда, голубушка?

Фёдор налил в фарфоровую кружку чаю Варваре, в алюминиевую – себе, достал из туесков ржаного хлеба и варёного мяса, предложил Варваре. Она согласилась и, наконец-то вспомнив, сняла с локтя корзину и поставила у чурбана, а сама переместилась за низенький, сколоченный из сосновых досок столик, куда Фёдор поставил еду. Присел за столик и Фёдор. Хлеба и мяса Варвара коснулась совсем мало – по ломтику того и другого, зато чаю, выпив одну, попросила вторую кружку, взглянув на Фёдора. Кто знает, может быть, в эту короткую минуту она подумала о том, что, похоже, вот так же сидела за столом заезжего дома в Подкаменском и предложила этому человеку стакан чаю. Но сейчас их отделяла друг от друга только ими уловимая грань…

– Спасибо, мил-человек, за хлеб-соль, – допив чай, сказала Варвара и отодвинулась от столика.

«Да каким же ветром занесло сюда тебя, голубушка?»

И она, будто услышав голос Фёдора, приподняв голову, спросила:

– Это куда же меня заманило?

– На Медвежью поляну…

– Мамушки!.. Далеко ли это?

– Смотря откуда.

– От Рудника.

– От Рудника не близко – вёрст тридцать…

– Знаешь! Видно, бывал?

– Проездом. И давно, до войны.

– Приезжай ишо.

– Може, когда и придётся.

Варвара приподнялась, кивнула в сторону свежей пахоты, матово блестевшей под лунным светом, и спросила.

– Напахал! А зачем?

– Как зачем? И ребёнок знает: штоб хлеб растить!

– Всё равно отберут и передадут артели, которая построила мельницу на Ангаре. Видел?

– Нет.

– Говорят, хорошо мелет и больно приметна. По ночам вся в ярких огнях… Зерна смолоть может горы, а его мало – вот и хотят артельщикам набрать побольше пашни.

– Готовенькой?! Не дураки. Я эту свою не отдам. Батину забрали – хватит! Пусть лес корчуют да пашут. На чужой каравай рот не разевай.

Подумав и словно остерегаясь постороннего, обронила:

– Ленин сказал, что всякую землю передадут трудовому народу…

– Сказать-то, правда, сказал, да, вишь, што выходит на деле.

Варвара снова вернулась к путешествию по тайге и, видно, очень хотела, чтобы Фёдор посочувствовал пережитому ею страху. Глубоко вздохнув, сказала:

– Матушки мои! Ладно поплутала…

– Долго, што ль?

– Вчера утрось вышла… Два дня да ночь, выходит…

– Как же так?

– Всяко быват, видно. Всё не верила, што может быть. Станут старухи рассказывать, а я хохочу. Смешно слушать, что говорят. Будто ту, другую лесной хозяин для потехи, куда захочет, туда и ведёт… Вот и меня…

– Што вы?

– Вот те крест… – и видя, что Фёдор готов слушать, останавливаясь перевести дыхание, стала рассказывать.

– Проводила за пастуха свою корову и собралась. Работы по дому шибко не было, думаю, самое время сходить за грибами-то. После дождя-то должны народиться. В первый, ране бывало, грибной перелесок зашла – нету, шаром покати. Это на рудниковском хребте… Чё делать? И слышу тихий ласковый голос: «Не горюй, бабонька! Вон впереди другой лесок, там груздей – лопатой греби…» Подобрала подол юбки, штоб не путал ноги, прибавила шагу, силы ишо были. Как на крыльях лечу и думаю: поскорей набрать и домой. И чё думаешь? И в том леске ничё днем с огнем не сыщешь, одни поганки гнилые под ноги лезут. А голос тихий и ласковый опять слышу: «Вон там, красавица! Там, там!..» И куда умела́, бог знает. Кручусь туда-сюда, ищу выход на дорогу, а оказываюсь всё на одном и том же месте возле старого громадного пня… Будто привязали меня к нему – не могу оторваться. Присела на трухлявую валежину, думаю, куда идти? Иди в любу сторону – просвета не вижу… День пасмурный, солнце спряталось, где восток, где запад, не разберёшь. Ночь прокуковала возле пня, утром опять пустилась искать дорогу… И слава те, Господи, набрела. Увидела свежую пашню и от радости обомлела – кто-то пахал недавно. Мелькает огонёк костра. В низине пасутся лошади… Придётся побыть до утра.

Фёдор слушал, изредка взглядывая на Варвару и удивляясь её откровению. Он был далёк от мысли о том, что водил бабу лесной Хозяин, но верил тому, что она заблудилась, и, очень желая найти место с обилием грибов, потеряла ориентировку в пространстве.

Было далеко за полночь, когда они, сначала Фёдор, а потом и Варвара нашли каждый себе место в балагане.

И снизошла с благословенных небес на гостеприимную землю щедрая на зов близких душ тихая лунная ночь…

Утром Варвара некоторое время пребывала в смятении, пытаясь понять то, что случилось – было в грёзах или наяву? И никто из них, ни Варвара, ни Фёдор не скажет, была ли сегодня та минута все прощающей и умиротворяющей божественной страсти и потом долгое раздумье о том, что готовит им завтра.

Наклонясь, Варвара трижды перекрестила спящего Фёдора и