Штабс-капитан едет в красиво расписанной, с резными отводами кошеве. Её, как знак почтения защитнику царского престола, подарил купец из Тракто-Курзана, что раскинулось вдоль Московского тракта на подходе к Тулуну. Позади – крестьянская санная упряжка, нагруженная трофеями, среди которых особому надзору подлежит прикрытый кошмой и сеном небольшой, но тяжёлый сундучок. Что в нём, толком никто не знает. Только догадывались, что штабс-капитан, доверивший стеречь поклажу самому старшему в роте, воевавшему с немцами усатому солдату Кузьме Пронину, везёт не что иное, а самое бог весть как и где добытое золото.

Тихо опустилось за чёрную стену островного сосняка тусклое в зимней дымке холодное солнце, и быстро стало темнеть. С низовья Ангары оживший вдруг ветер добавил мороза. Штабс-капитан плотнее укрылся медвежьей шкурой и было задремал, как услышал осторожный голос адъютанта, расторопного из новобранцев с Урала паренька Петра Румянцева:

– Ваше выскоблагородье… позвольте!

– Слушаю…

– Гляньте-ка направо… Што там?

Штабс-капитан приподнял краешек шкуры и, мелькнув косым взглядом в ту сторону, где маячил сосновым бором среди навороченных рекоставом ледяных глыб большой остров, вяло ответил:

– Ш-што? Рази не видишь?.. Охотники жгут костры…

– А дыму не видно.

– Далеко…

– Не… Это… похоже на яркие звёзды.

– Дурень! Лапоть вятский! Звёзды?! Кто видал, чтоб они над землёй колыхались?..

Между тем в густеющей темноте огни разгорались всё ярче и ярче. Волнуемый любопытством, штабс-капитан распорядился послать к загадочному месту солдата, вдохнувшего порохового дымку на войне с германцем Демьяна Гричкова. Демьян, солдат бывалый, на гнедом молодом жеребчике, подумал штабс-капитан, обернётся туда-сюда в считанные минуты, если, конечно, сразу найдёт пробитую среди торосьев ледяную дорогу. Однако скоро не вышло. Дорогу заприметить было не трудно, она на фоне торчащих корявисто ледяных глыбин выделялась голубой строчкой, но вся во впадинах и выступах. Так что гнедой, вначале было привычно рванувшийся рысью, тут же остепенился и перешёл на шаг. Демьян понял лошадиное решение, погонять не стал. Остановился лихой всадник у плотины после того, как миновал неширокий островной изголовок. И залюбовался представшим перед его глазами каменным мостом – межостровной плотиной. Из её утробы доносится приглушённый гул падающей воды. В свете электрических огней мельтешат люди.

У коновязи с десяток осёдланных лошадей. В избе и на улице суетятся люди. Кто? Зачем они тут? Наверно, как и Демьян, заехали взглянуть на яркие огни. Откуда взялись такие?

В ночной стылости различимо слышны голоса.

– Плотина? А зачем?

– Генератор поставил. Построит мельницу…

– Это на Ангаре-то?

– Да говорят, этот промышленник Гладышев шибко смел человек…

И Демьян, довольный тем, что увидел и услышал, поторопился догонять удалившийся версты на три и уже скрывшийся в ночи отряд.

…Штабс-капитан, выслушав рассказ Демьяна, спросил:

– И што там за огни? Узнал?

– Электрические…

– Ну?! Откуда им взяться?

– Видел плотину. Между двух островов… Местный промышленник на плотине-то установил генератор и мельницу будет строить…

– Сам?

– Не знаю, выскоблагородье. Не спрашивал.

– Дело не простое. Сможет ли без помочи друзей? Наши-то бородачи горазды лишь дуть самогон да плодить нищету, – и штабс-капитан, довольный тем, что изрёк толковую мысль, натянул на голову сползший угол медвежьей шкуры. Дальше разговор вести не хотелось – хитрой лисой подкрадывалась ласковая дремота. Но долго быть в забытьи не пришлось – кто-то из чутких солдатиков пугливо крикнул:

– Погоня! Вон с острова верховые.

Следом раздалась команда приготовиться к бою. Солдатики разбежались вдоль берега и, будто куропатки от ястребиной атаки, спасаясь, попадали в рытвины да канавы. С десяток ополченцев заняли «вторую линию» обороны – на реке среди ледяных глыб. Началась перестрелка. Стреляли наугад, без ясно видимой цели. Одиночные винтовочные вспышки взрывались с нападающей стороны, обороняющиеся время от времени отпугивались пулемётными очередями. Пуля-дура, а мишени нет-нет да и находила. Вот уж с обеих позиций послышались стоны раненых и дикое конское ржание.

Перестрелка с короткими тревожными промежутками продолжалась часа полтора. Из деревни, с противоположного берега Ангары, в минуту затишья донёсся переливный колокольный звон. И странно – то ли божественно-чудный напев колоколов, то ли потому, что кончились боеприпасы – налётчики, спохватно собрались в кружок, подняли на сёдла раненых и, пришпорив коней, умчались обратно. Налетели беркутом, поклевали добычу – теперь до новой поживы!

Отряхнувшись от снега (лежал в глубокой канаве), штабс-капитан перекрестился и прошептал: «Слава те, Господи!.. Спасай и храни». – Подумав, спросил рядом стоявших адъютанта и солдата Демьяна:

– Наши убитые-раненые есть?

– Имеются те и другие, ваше выскоблагородье, – отозвался Демьян. – Как с ними?

– Раненых в обоз, до села выдюжат… Мёртвых собрать… Гроб им – льдины, могила – река…

Живые стояли молча, склонив головы, и у каждого была одна тяжёлая дума о том, что их тоже ожидает такая же участь. Не завтра, так послезавтра. Не в Прибайкалье, так в Забайкалье. А ради чего?.. Перед тем как сесть в кошёвку, штабс-капитан спросил:

– А из чьего отряда это вороньё? Зырянова? Зверева? Говорят, тут ещё буйствует со своими дружками какой-то бородатый грузин с карандашной фамилией.

– Каландаришвили, – подсказал кто-то из сведущих ополченцев.

– Вот-вот… Так кто же? Чьи?..

– В темноте рази познать…

Село Острожное, ниже которого была перестрелка, колчаковцы прошли перед рассветом, не тревожа людей. Только одна конная подвода остановилась у крайней избы, чтобы пристроить двух тяжелораненых (по их желанию), в том случае, если окажется хозяин сговорчивым. Жил тут в одиночестве чудаковатый мужичок Карп Карпыч Наседкин. Чудачество, а может быть и добрая привычка, виделось в том, что вместо нательного креста за его отсутствием постоянно носил на груди поверх рубашки небольшую иконку Божьей Матери. И гордился тем, что в Острожном, а поди и во всей Сибири, он есть такой единственный человек и оказывать ему соответственно обязаны должное почтение.

Был Карп Карпыч примечателен ещё и тем, что умудрялся держать полон большой двор разной домашней птицы. Горластые гуси, кроткие, с вкрадчивой походкой индейки, разномастные говорливые куры и модные красавицы южных широт цесарки – и странно, всё это хозяйство Карп выхаживал только для того, чтобы полюбоваться красотой. С подворья не выводились азартные до бесплатной диковинки со всей деревушки ребятишки.

В ворота постучал адъютант. Хозяин, уже догадавшийся, кто беспокоит, спрашивать не стал, открыл скоро и сказал:

– Чем могу быть полезен?..

«Сразу видно, – подумал адъютант, – наш человек… Другие прячутся, как черти от ладана. А этот, вишь, как: «чем могу быть полезен?.. Жива Русь святая…»

– Чем надо, батя. Раненых приютить бы.

– Много?

– Двоих…

– Эт-то можно. Для двоих место найдётся… Рядом живёт старушка-лекарка.

Раненых занесли в избу и положили рядом на широкий деревянный топчан. Адъютант, не спрашивая, стоит или не стоит, положил на стол