годы «на полной ставке в Институте Мировой Литературы, он в „Новом мире“ появлялся ненадолго, здесь был не заработок его, а — важная миссия»[959].

С Твардовским они были на ты, звали друг друга по имени. И, — продолжает А. Солженицын, —

даже так установилось, что Твардовский никакого решения не считал окончательным, не столковавшись с Дементьевым, — не убедя или не уступя. <…> Так незаметно один Саша за спиной другого незаметно поднаправлял журнал. <…> Он способствовал, чтобы журнал был и посвежей, и посочней, и даже поострей — но всё в рамках разумного! но стянутое проверенным партийным обручем и накрытое проверенной партийной крышкой![960]

Твардовский, — говорит и Б. Сарнов, —

был «Чапаевым», а Дементьева к нему назначили «Фурмановым». И «Фурманов», в соответствии с этим своим назначением, должен был держать неуправляемого «Чапаева» в ежовых партийных рукавицах, направлять, а порой и поправлять его. И даже воспитывать[961].

Так ли это? Если судить по нечастым собственным выступлениях Д. на «новомирских» страницах, то скорее так: даже и самая его знаменитая статья «О традициях и народности» (1969. № 4) до такой степени переутяжелена догматической риторикой, что хоть и хочется солидаризироваться с ее полемичностью, направленной против агрессивной «молодогвардейской» ксенофобии и национализма, но трудно.

Вполне, впрочем, возможно, что, пересыпая, будто битым стеклом, свои программные статьи цитатами из классиков марксизма-ленинизма, ревдемократов и партийных документов, и Д., и некоторые другие журнальные авторы надеялись тем самым защитить любимый «Новый мир» от подозрений в безыдейности и ревизионизме. Во всяком случае, в преданности Д. журналу не усомнишься. Вот В. Ковский рассказывает, как он однажды, сочувствуя Дементьеву, который разрывался между ИМЛИ и «Новым миром», спросил: «„И зачем вам так разрываться, Александр Григорьевич? <…> Разве нашего сектора вам мало?“ Дементьев странно посмотрел на меня <…>: „Литературный журнал тебе кажется игрой? Но ради этой игры жизни не жалко…“»[962]. А вот и Л. Левицкий вспоминает, что, празднуя в редакционном кругу свое 60-летие, Д. особо «благодарил журнал за то, что он стал в нем лучше. Это — не дежурные слова, а правда»[963].

Но — чтобы правда о духовном самоочищении Д. от грехов молодости стала совсем уж полной — придется учесть и запись в дневнике Твардовского от 12 января 1966 года про

ужасное вчерашнее признание Демента после его возвращения из горкома о его готовности, заявленной там инструктору, выступить в качестве общественного обвинителя на процессе Синявского, <…> хотя уже, казалось <…> что в последние годы, под воздействием разных факторов, в первую очередь — успехов «НМ», лестной причастности к этому «очагу», он решительно эволюционировал в добрую сторону.

Что будет — бог весть, но, может быть, тут-то и хрустнет наш хребет, — размышляет Твардовский, не скрывая своей, как он говорит, «потрясенности». — Если он-таки будет выступать на суде, мы предложим ему уйти из редколлегии до этого, — если он не подает заявление, придется мне принимать некое решение[964].

И сам ли Д. отказался от позорной миссии, слух о которой успел облететь всю Москву[965], власти ли решили передоверить ее З. Кедриной и А. Васильеву, но обошлось. Так что Д., охолонув, продолжал оставаться, — по словам Ф. Абрамова, — «коренником журнальной повозки, тягловой лошадкой „Нового мира“»[966] — вплоть до конца декабря того же 1966 года, когда его и Б. Закса, несмотря на протесты Твардовского, из журнала все-таки выставили. Выходит, что и статью «О традициях и народности» он для «Нового мира» писал уже в статусе вольного автора, одного из старших научных сотрудников ИМЛИ.

Что дальше? Редакторская работа по составлению очередной «Истории советской литературы», посильно деятельное участие в редколлегиях «Вопросов литературы», «Краткой литературной энциклопедии», иных изданий. И угасание, конечно.

Разговоры тихие, медленные, усталые, — 31 августа 1970 года пометил в дневнике В. Лакшин. — Расшвыряли нас в стороны и гасят каждого поодиночке. А. Т. — старый, усталый, жалуется на эмфизему и боль в ноге. Рассказал про Демента, как он, растрепанный, сидит целыми днями у телевизора и все свое хитроумие вкладывает в баталии внутри правления дачного кооператива[967].

Соч.: Статьи о советской литературе. М.: Худож. лит., 1983.

Лит.: Твардовская В. А. Г. Дементьев против «Молодой гвардии» (эпизод из идейной борьбы 60-х годов) // Вопросы литературы. 2005. № 1; Огрызко В. Советский литературный генералитет. М., 2018. С. 713–729.

Демин Михаил (Трифонов Георгий Евгеньевич) (1926–1984)

Его отец красный комиссар Е. А. Трифонов выпустил под псевдонимом Евгений Бражнев книгу стихов «Буйный хмель» (1918, 1922, 1931), пьесу «Шесть пролетов» (1928), романы «Стучит рабочая кровь» (1928, 1930, 1931), «Каленая тропа» (1932, 1934), несколько других книг, двоюродный брат Ю. В. Трифонов стал признанным писателем, и получается, что Д. тоже было не миновать этой участи.

Но прежде он в 16 лет не явился по повестке на военный завод и за нарушение Указа о всеобщей обязательной трудовой повинности получил два года принудительных работ. Оттрубил из них в Краснопресненской тюрьме чуть больше года и 16 августа 1944-го был призван в армию. Неизвестно, успел ли повоевать в казачьих войсках, но известно, что после демобилизации Д. начал работать в дизайнерском бюро Автозавода имени Сталина и брать уроки рисования у художника Д. Моора. Жизнь вроде налаживалась, но тут бывшим осужденным стали давать новые сроки, и Д., без документов ускользнув из Москвы, прибился к уголовникам, освоил профессию майданника, специализирующегося на кражах в поездах и на вокзалах, а со временем обрел почетный статус вора в законе с говорящей кличкой Чума.

И в 1947-м снова сел на пять лет, конечно: поишачил на Колыме, строил железную дорогу Салехард — Игарка, валил лес в саянской тайге. Среди заключенных прославился тем, что искусно «тискал романы» и сочинял блатные песни — ну, типа «Костюмчик серенький, колесики со скрипом / Я на тюремный на бушлатик променял…» Рассказывают даже, что, когда Д. в 1952 году освобождался из заключения, общая сходка — «толковище» — отпустила его из «кодлы», постановив: «Быть тебе поэтом!»[968].

Его определили в ссылку, откуда он самоуправно на несколько недель сбежал было в Москву, но под угрозой нового срока вернулся в Абакан, чтобы, будто вольняшка, менять занятия и места проживания, по рекомендации такого же, как он, «лагерного романиста» Р. Штильмарка послужил даже в аскизской районной газете. И уже под именем Михаила Демина начал печататься — за дебютной публикацией двух стихотворений в игарской газете «Коммунист Заполярья» (30 октября 1955 года) последовал поэтический сборник «Под незакатным солнцем» (Абакан, 1956), в котором, — говорит журналистка из