месила по субботам тесто и пекла просфоры - и этот заработок до того казался серьезным и важным, что, когда благочинный хотел произвести в просфорни сестру дьякона, старую деву, дьячок несколько раз приходил валяться у него в ногах:

- Не будет милости - ко владыке пойду!

Кончилось, впрочем, тем, что место осталось по-старому. Соперницы стали избегать взаимных встреч, а при случайных корились и переругивались. У дьячка выродилось на попа косое медвежье взглядье и вырос зуб, который он, однако, старательно затравливал и не давал ему ныть и разыгрываться.

Итак, вот эти воины, выставленные в передовую цепь лицом к лицу с неприятелем и, как видим, без всякого прикрытия, а вдобавок еще обессилевшие и усталые.

Ввиду их тяжелого и невыгодного положения, конечно, самым существенным и важным является вопрос о том: кто неприятель и каковы его силы?

Глава IV

Погостам и селам, выродившимся из погостов, уже сама судьба судила стоять в тех глухих местах, где славянские поселения очень древние и народ пребывает в патриархальной простоте нравов, цепко держась за прадедовские обычаи и верования. Там, где уцелели погосты, несомненно, сохранилась и старая Русь, нетронутая чужеземными обычаями, и для археологов здесь богатая и интересная почва: этого имени селения -прямые тому показатели в настоящее время.

В старину, когда объявилось на Руси никоновское исправление церковных книг и перемена некоторых церковных обрядов, в погостенских приходах сильнее всего выразилось противодействие и отстаивание старых обрядов, особенно тех, которые зависели от церковных постановлений и правил, названное борьбой за старую веру, высказалось наиболее крупными проявлениями, восходящими до поразительного героизма. Сюда бежали и здесь находили готовый приют и угреву все те, которых притесняли в городах и в густонаселенных пунктах. Когда преследования достигли и до этих мест невозмутимого покоя и очень надежных укрытий и откуда уже некуда было скрываться, упорство, доведенное до отчаяния, не задумалось высказаться ужасающим количеством самоубийств в виде добровольных самоистязаний голодом, самосожжений и самопотоплений «веры ради» не десятками, а сотнями ярых фанатиков. Где больше сгруппировалось погостов, как в Олонецком краю! Туда охотливее сбегались гонимые, и там крупнее и чаще успело выразиться количество самосжигателей, морельщиков, топителей и т. п. Ввиду мученичества старая вера укреплялась и, прикрытая от гонителей тайной, как весенняя вода снегом, медленно, но верно подтачивала и осаживала этот снег.

Сталось так, что где брошены были семена в те давние времена, там и теперь прозябают плоды в виде ревнителей древнего благочестия. Чем древнее место, тем их больше, чем сильнее и чаще их преследовали, тем они делались упрямее и озлобленнее. Сначала по старой привычке не отставали от священства и держались попов дониконовского пострижения, а когда те попы вымерли - прикармливали беглых, исправленных по старым книгам и по особому чину. Когда попов стали ловить, а доставать их представлялось делом значительной трудности, священство совсем отвергли.

Выросли беспоповщинские выгорецкие скиты: всякий благочестивый мирянин, грамотная и целомудренная женщина стали за попов совершать тайны. Совершая их, начали оправдываться и сомневаться. Оправдывались примерами и жизнью первых христиан, усумнились и задумались над таинством брака. Одни встали за брак (секта поморская), другие отказались признавать его святость и набожность (федосеевщина). Разбившись на два лагеря, враги стали отчаянно ненавидеть друг друга, презирать, преследовать, не сообщаться ни в молитве, ни в беседе, ни в пище. Затем, ввиду неустанных и усилившихся преследований, опять сошлись на одном, что наступило Антихристово предреченное царство, что гонительная власть - слуги Антихриста, исполнять ее веления - неумолимый грех (в современном царе Петре Великом стали видеть самого Антихриста). И наконец, вовсе перестали молиться за предержащую власть. Словом, из поморской секты выродился новый толк - филипповщина, или пилипоны, - самого мрачного, непримиримого характера, отличившийся множеством самосожжений, искренним и полным отвращением ко всему своему как к еретическому. Эта озлобленность отчуждения дошла до того, что филипповцы не только чуждались православных и не ели из одной чашки и одной ложки с поморцами и федосеевцами, но стали носить с собой и свои иконы за пазухой. Когда же за это тяжесть нелюбья и гонения над ними усилилась, самые ревностные федосеевцы решили совсем бросить этот мир, для которого настали последние дни и Антихрист духовно уже воцарился.

Они, покинув оседлую жизнь, решили скитаться: странствовать, скрываясь от людей в непролазных дебрях дремучих лесов или в темных подпольях под землей. Проявилась между филипповцами новейшая секта сопелковского согласия, странников, пустынников, Христовых людей, бегунов, скрытников, голбешников, подпольников, нырков, смотря по тому, под каким званием захотели признавать их окольные жители. (Мы будем, относительно бегунов, руководствоваться теми новыми и еще не обнародованными данными, которые собраны и доставлены нам из Каргопольского уезда Олонецкой губернии.)

Поморцы, федосеевцы, филипповцы и скрытники - основная беспоповщина, - разойдясь до непримиримого раздражения и озлобления, согласно и твердо остановились вместе на одном: не признавать господствующей церкви и не иметь со служителями ее и верующими в нее ничего общего, если бы даже грозили за то горчайшие мучения и беды. Не только войти в церковь, но и встать под тень ее - велик грех даже и на тот случай, когда застанет проливной дождь.

Исповедниками трех старых беспоповщинских толков окружен был Погост, и съезд у благочинного вызван был появлением в тех местах нового толка -четвертого, неизвестного и неожиданного, как печальное доказательство, что раскол растет и направился в ту сторону, где его не соследишь и не откроешь.

Стали, однако, следить и разузнавать. К самим сектантам не пойдешь - и на двор они не пустят. Случается так, что, проходя мимо, неожиданно получишь оскорбление: либо заржут по-жеребячьи, либо скажут неподходящее слово, условную и очень злую брань. Случайная встреча, в нейтральном доме или где-нибудь в лавке, легко укажет вора, на котором горит шапка, укажет тем, что вор сделает косое взглядье, отвернется в сторону, выйдет вон, а если и останется, то упорно промолчит и выждет твоего выхода.

Да и что уж говорить про священников? Мирянина взять: пусть-ко любой у них хлеба выпросит, даже прохожий путник! Не только хлеба - воды не дадут из колодца. Не слышно даже, чтобы кто у них не того прихода и веры провел ночь, выпросил воды.

Таковы они все без различия, и отделить тут федосеевца от филипповца трудно. Выжидай, когда филипповец, при входе в чужую избу, не молясь хозяйским иконам, вытащит свою из-за пазухи: ищи случая, когда поморец отличится от федосеевца тем, что на работах с православными станет жидкие кушанья есть