С этой мыслью он вошёл в покои царицы и натолкнулся на Эфру, решительно преградившую ему дорогу.

— Ты дал царице время до вечера, вот и оставь её в покое — сейчас ещё и полдень не наступил! — завопила рабыня. — У госпожи голова разболелась от ругани этого сумасшедшего пастуха, да ещё и пёс убежал за ним.

Гелен был не особенно расположен слушать Эфру, однако, заглянув в комнату, понял, что лучше, и правда, не докучать Андромахе, по крайней мере, какое-то время. Царица сидела в кресле, опустив голову, беспомощно сложив руки на коленях. Тонкое светло-серое покрывало, спадая на плечи, полузатеняло её лицо, и оно казалось от того особенно сумрачным.

— Я не стану тревожить тебя, госпожа! — с порога произнёс прорицатель, не пытаясь сдвинуть с места Эфру, но просто делая шаг в сторону, чтобы лучше видеть Андромаху. — Я приду к тебе перед закатом, как мы и решили.

— Я буду тебя ждать, Гелен!

Голос её прозвучал как-то необычайно глухо, она никогда прежде так не говорила. И, когда царица вскинула голову и посмотрела на него из-под нависающего на лоб покрывала, он вдруг подумал, что и лицо у неё какое-то другое. Оно будто стало резче, острее и вместе с тем показалось совершенно юным, почти детским.

«Такой она и была, когда я её увидел! — подумал он, пытаясь прогнать пронзившую сердце острую непрошеную боль. — Нет-нет, я же увидел её совсем маленькой. А такой она выходила за Гектора! Да-да! Только не было этой резкости и твёрдости. Как глупо шутит память...»

Память Гелена и впрямь шутила с ним в этот день скверные шутки, не то он не удивлялся бы переменам в лице Андромахи — он просто понял бы, что это совсем не её лицо!

Астианакс не заметил, как заснул. Сон словно вполз в его сознание, осторожно вытеснив реальные ощущения. Только что он видел в просвете чёрных ветвей небо, густо-синее, как траурный плащ, а в этой синеве — серебряное блюдо луны, яркой и торжественной. Богиня Селена справляла праздник полнолуния. Лунный круг вдруг стал расширяться, наплывать на мальчика, словно накрывая его собою. Он не слепил, но ласкал глаза, заставляя их закрываться. Сквозь его сияние проступили очертания гор, каких-то странных гор, синих и гладких, будто их вырезали из камня и отполировали. Мальчик понял, что они приближаются, и ему ужасно захотелось полететь им навстречу. Он не сомневался, что сможет это сделать. Надо только разжать сведённые судорогой руки. Они не хотели разжиматься, к тому же ладони приклеились к толстым ветвям. Что же это такое? Ах да, смола... Постепенно ему удалось оторвать одну ладонь, затем вторую. Сейчас он протянет руки вперёд, весь вытянется и полетит! Только надо распрямить тело, которое тоже одеревенело и стало ужасно тяжёлым. Но он всё равно полетит! Горы остановились вблизи и манят, и манят — они очень красивы, теперь видно, что по синим, сверкающим склонам стекают сверкающие ручьи, с уступов сливаются водопады. Он только один раз в жизни видел водопад — они с Неоптолемом ездили верхом в горы и заехали далеко. Это было, когда Неоптолем оправился от ран. Он обещал показать Астианаксу водопад и показал. Ах, как красиво! Скорей, скорей полететь туда, полетать над горами, а потом опуститься и окунуться в такой водопад. Неоптолем говорил, что нырять в водопады опасно — можно разбиться. Но если умеешь летать, то и не разобьёшься, ведь так?

Кто-то сердито застрекотал над самым ухом. Мальчик вздрогнул и открыл глаза. Большая пушистая белка сидела на ветке возле самого его лица и отчаянно ругалась, возмущённая тем, что ночь кончилась, а он всё ещё здесь. Она ещё вчера возмущалась. Но если бы не эта белка, он бы пропал. И сейчас — не разбуди она его, он мог вот-вот свалился!

Мальчик понял, что не сидит, а почти лежит на жёстких пружинистых ветвях. Его руки разжались, и он не упал только потому, что, во-первых, привалился боком к сплетению тонких веток, а во-вторых, его держит хитон, на спине тоже плотно приставший к вязкой кедровой смоле.

На этом кедре он провёл весь вчерашний день и всю ночь.

Астианакс бежал от своих преследователей долго, очень долго. Не хватало дыхания, стало больно в груди, но он бежал. Четверо разбойников гнались за ним по пятам, всё время пытаясь окружить, но у них не получалось. В конце концов он понял, что вот-вот упадёт. И бежать стало труднее: склон пошёл вверх, начинались горы. Но тут на пути попался этот кедр — высокий, с мощной кроной. Лазать по деревьям Астианакс умел хорошо — Пандион научил его и этому. Мальчик стал быстро карабкаться наверх. Внизу ствол был слишком толстый — не обхватишь руками, но выручили лианы, оплетавшие кедр почти до середины. А дальше ствол сделался тоньше, и вскоре начались ветки — тут уже царевичу было совсем не трудно лезть. Один из разбойников пополз за ним следом. Он лез ловко и чуть не догнал беглеца уже среди ветвей кроны, но Астианакс сверху вниз ударил кинжалом, попав прямо в оскаленное злобой лицо. Отчаянный крик, треск ветвей... Разбойник не долетел до земли, успел зацепиться за те же лианы и, изрыгая ругань, воя от боли, спустился к своим товарищам.

Больше никто из них не отважился лезть на вершину кедра. Астианакс устроился чуть не на самой макушке, где ветви были не слишком толстые — они могли просто не выдержать взрослых мужчин. Да и получить удар кинжалом никому не хотелось. Некоторое время они кричали ему, угрожали, требуя, чтобы он спустился, клялись, что ничего плохого не сделают, ещё что-то обещали. Потом им надоело. Но уйти они не могли, у них был приказ во что бы то ни стало поймать его и привести к Гелену, а Гелена они, как видно, очень боялись. Они остались ждать внизу, у корней кедра.

Сперва сидели на земле и играли в кости, потом один из них пошёл в лес и принёс убитого фазана. Тогда разбойники разложили костёр и снова стали кричать Астианаксу, чтобы он спускался.

— Есть ведь хочешь, а? — орали они. — Ведь хочешь же! Слезай! Не обидим, поделимся мясом. Нечего тебе бояться — Гелен женится на твоей мамочке, а ты будешь их сыночек.

— Мой отец великий Гектор, сын царя Трои! — крикнул мальчик. — И никакой Гелен не будет маминым мужем и моим отцом!

Он плюнул вниз, но ни в кого не попал. Они хохотали, уплетали жареного фазана, запивали водой из ручья и снова звали его спуститься.

Астианакс в самом деле страшно хотел есть. Он не позавтракал утром, поспешив к озеру, чтобы подслушать разговор Гелена и Паламеда, и теперь у него от голода стало тянуть в животе, а через некоторое время начала покруживаться голова. Если бы ещё запах жареной птицы не доходил до кроны кедра... Пахло ужасно вкусно, и мальчику захотелось зажать себе нос, но он понимал, что это не поможет. Однако вскоре ещё сильнее захотелось нить. Если бы пошёл дождь! Прошлой ночью дождь был, совсем несильный, но и такого хватило бы, чтобы промочить его хитон, а из промокшей ткани очень удобно высасывать воду — это тоже уроки Пандиона. Пандион! Астианакс никогда, никогда не простит себе его гибели... А может, он жив? Как бы узнать? И где бы взять хоть глоточек воды? Небо чистое, как новенький холст.

Тогда и появилась белка. Она долго прыгала вокруг мальчика по ветвям, трещала, то садясь столбиком, прижав к белой грудке когтистые лапки, то становилась на все четыре, вздёрнув толстый задик, выгнув дугой свой замечательный хвост. Ей явно хотелось, чтобы мальчик оставил в покое её кедр и куда-нибудь ушёл. Но он не двинулся с места, лишь иногда поворачиваясь и меняя положение тела среди веток, чтобы руки, ноги и спина не слишком затекали. Белка поняла: от него не отделаться и занялась своим обычным делом — едой. Она отыскала большую шишку, отгрызла от ветки, взяла в лапки и принялась вылущивать крупные коричневые орешки, продолжая время от времени поглядывать в сторону Астианакса и гневно стрекотать.