Вещее сердце чуяло, что Кангалимма многое может прояснить втех тучах, которые клубились вокруг, и оно так разнылось от нетерпения, что ещезадолго до рассвета Василий был у городских ворот, и, лишь только полусонныйстражник снял засов, всадник в грязно-белых несуразных одеяниях неистовымнаметом полетел по дороге, ведущей к горам.

Сначала ему казалось, что его ведут боги, потому что у конябудто выросли крылья. Солнце едва-едва вползло на небеса, а Василий был уже уврат Мертвого города.

По-хорошему, следовало бы посетить уже знакомый арсенал,ведь у него была всего лишь кривая сабля, отнятая у злополучного гонца, однакоВасилий побоялся зайти за полуобвалившуюся стену. Мысли об участи Вари и безтого истерзали его, а если он увидит развалины храма и статуи богов, которыхони некогда оживили своей любовью… увидит, чтобы представить, как еговозлюбленной женою обладает другой!..

Ну что ж, себе-то Василий мог признаться: страх за жизньВари терзал его меньше, чем ревность. Она жива — потому что он жив. И, конечно,чертов колдун, похитивший ее, знал какое-нибудь средство, чтобы удержать в нейжизнь даже после смерти Василия: его хладнокровное предательство —подтверждение тому. О, Василий вспоминал сейчас сотни мелочей, на которыепрежде не обращал внимания, но которые сейчас во весь голос кричали ему обезответной любви Нараяна к богине!

Почему же он не дал воли своей ревности прежде?

Верно, проклятущий раджа-йог отводил ему глаза своейвазитвой и прочими такими же штучками! Но теперь этому придет конец. И если онкогда-нибудь окажется в развалинах Мертвого города, то не один, а вместе сВаренькой… Правда, после всех страданий им вряд ли захочется задержаться вИндостане. Что до Василия, то он мечтал об одном: оказаться прямо сейчас вМоскве, Петербурге, Аверинцеве — словом, в России. В России — с женой!

Он довольно легко нашел ту объездную дорогу, о которойупоминал Нараян: на ней и впрямь не было опасных оврагов, ее вполне можно былоназвать торной, И Василий в который раз пожал плечами, вспоминая отсутствиевсякой логики в поступках Нараяна. Или он нарочно волок их по обрывам, чтобывовсе замучить? Надеялся, что кто-то погибнет? Нельзя же, в самом деле, всерьезговорить о том, что он мечтал о дружбе индусов-бхилли и чужестранцев!..

В эту минуту Василий убедился в том, что русскоеутверждение: «Упомяни о черте, а он уж тут!» — как нельзя более жизненно и напросторах Индостана.

Окружавшие его джунгли, чудилось, раздвинулись, И целая тучавсадников показалась между деревьев. Они были в полном боевом облачении, а ихяркие бирюзовые глаза и светлая кожа яснее ясного свидетельствовали, что этобхилли собственной персоною. Похоже, появление Василия тоже явилось для нихнеожиданностью, потому что какое-то мгновение они разглядывали его, оторопев,но вдруг воздели копья и с диким воем ринулись к нему.

«Ну, похоже, все», — хладнокровно подумал Василий.

Воистину, если говорить словами поэта, несчастья следовализа ним, как тень, как колесо за следом везущего!.. Но сейчас Василию было не дометафор. Он мигом оценил боевую ситуацию и принял единственно верное решение:отступил перед превосходящими силами противника.

Подняв коня в дыбки, развернул его — и помчался куда глазаглядят.

Он несся через овраги и кустарники, время от времениоборачиваясь в робкой надежде, что погоня отстала, однако этот жалкий огонечектотчас угасал под свирепым ветром очевидности: преследователи не только неотставали, но неуклонно нагоняли его, Чем быстрее летел Василий, тем отчетливееощущал, что конь выбивается из сил, Четверо бхилли, вооруженные самыми длиннымикопьями, сидевшие верхом на каких-то гигантских конях, более схожих величиной ирезвостью с верблюдами, наконец до того приблизились к Василию, что ихпронзительные крики надрывали его слух. Похоже было, что он окончательнопропал.

Неподалеку возвышалась стена джунглей, но Василий прекраснопонимал, сколько там преимуществ будет у этих лесных обитателей, а потомупоглядел в другую сторону.

Серая широкая трещина простиралась там, указывая на овраг,слишком широкий для того, чтобы усталый конь мог через него перескочить.

Выбора не было: Василий направил коня с обрыва… уже в полетес ужасом вспомнив о ловкости, с которой бхилли одолевают самые страшныепропасти. И если конь, а то и он сам переломает ноги…

По счастью, этого не произошло. Вылетев из седла, Василийуспел сжаться в комок и упал довольно удачно.

И все-таки удар о сухую, твердую землю был так силен, что износа и ушей у него хлынула кровь, а перед глазами поплыло багровое марево.

Вскочив, первым делом ринулся к коню. У того был рот в крови— порван удилами — и две раны на крупе, к счастью, небольшие. Скакун изнемогалот усталости, заплетался ногами, но тоже был жив и цел!

Василий подхватил свою саблю, выпавшую при прыжке, ипопытался было вскочить в седло, как вдруг дал себе труд взглянуть на стеныоврага — и едва не закричал от бессильной ярости. Все они были усеяны бхилли, иоставалось только дивиться, как эти люди — и их огромные кони! — умудряютсяпреспокойно спускаться по почти отвесным стенам.

Всех опережал могучий всадник, и конь под ним был — истинныйзверь. Очевидно, это приближался предводитель бхилли, вознамерившийсясобственноручно принести жертву Махадеве-Шиве. Его кольчуга, поножи и тюрбан,украшенный свирепой чакрой, составили бы гордость любой этнографическойколлекции.

Василий вскинул саблю, понимая, что это его первый (а можетбыть, и последний!) противник, и намереваясь дорого продать свою жизнь, хотяего оружие казалось детской игрушкой против меча этого богатыря. Однако саблявыпала у него из рук, когда бледно-голубые (не пламенно-бирюзовые, нет!) глазавождя обратились на него, а знакомый голос высокомерно произнес:

— What hell?! You call me out, buddy Basil? There is no fognow where you cold get lost![33].

Василий только и мог, что перекреститься… Однако морок неисчез, а как бы раздвоился: в овраг, оседая на задние ноги, съехал еще одинконь, всадник коего выглядел не менее живописно и устрашающе. Потрясая табароми огромным кулачищем, он грозно взревел:

— Что? У Прошки задрожали ножки? А где дочь моя?

Варька? Или забыл, что жена не гусли: поиграв, на стенку неповесишь?

Вот теперь Василий поверил, что ему не мнится!