Все, что осталось теперь Василию, — это горевать, ибо пришелчас расплаты за глупость. Впрочем, час — это уж слишком громко, просто-такиоглушительно сказано. Час! Да ведь это роскошь! Правильнее будет сказать, чтоего минуты сочтены.

Тщетно ждать, когда закричит павлин. У Нараяна и в мыслях небыло воскрешать Арусу! Это была ловушка, хитрейшая ловушка, в которую Василийне просто угодил — он бросился в нее со всех ног, чуть ли не вопия от радости,дурак!

Дурак! Кому ты поверил? И погубил себя… да черт с тобою! Тыпогубил Вареньку. Теперь Чандра целиком во власти «проклятого колдуна», и невсе ли равно, к чему стремится Нараян: к поклонению богине или обладаниюженщиной — Вареньку не защитит никакая сила, ибо некому противостоять силеНараяна. О, Василий помнил безжизненный, стеклянный взор, помертвевшее лицосвоей жены, равнодушие к жизни и к смерти, боли, пламени… Горе ли одурманилоее, злые ли чары — неведомо, однако ясно, что теперь Нараян уже не даст Чандревыйти из его злой воли. Так змея оцепеняет жертву своим цепким взглядом и неотпускает ее до тех пор, пока не вонзит в нее свои ядовитые зубы.

Погибло! Все погибло!.. За одно только может благодаритьВасилий Нараяна: в состоянии транса он примет безболезненную смерть. Он ничегоне почувствует, когда ярко вспыхнет пламя и жрец, воздев руки, заведетпоследние песнопения во славу Агни, а потом будет то подбавлять дров к костру,то мешать огонь длинной вилообразной кочергой (она была приготовлена загодя,Василий уже видел ее!), пока потухающее пламя не начнет вспыхивать все слабее ислабее, треща, виясь, брызгая во все стороны золотыми искорками, вздымая ихввысь и растворяя в облаках черной копоти.

В какой-нибудь час времени от Василия останется лишьнесколько пригоршней пепла, которые жрец — служитель смерти тут же развеет навсе четыре стороны, отдаст его всем четырем стихиям: земле, из которой человексоздан божественным произволением и которая так долго питала его; огню, символучистоты, пожравшему его тело, дабы дух его также был очищен от всегогреховного; воздуху, которым он дышал и тем самым жил; и воде, которая очищалаего, поила — а теперь принимает его пепел в чистое лоно свое…

Да, Василий не ощутит ничего с того мгновения, как первыеязыки пламени вопьются в его плоть, и до тех пор, как от него не останется лишьжирный черный пепел. Однако он сейчас дорого заплатил бы, чтобы испытать всемучения ада, все страдания, причиняемые самыми изощренными пытками, — чтобызаглушить боль, которая терзала его душу, разрывала сердце, пронзала сознаниебезысходностью потери.

Между тем стражники постепенно начинали возвращаться, и лицау них были такие, словно каждый ежеминутно готовился подставить горло подклинок. Но, похоже, магараджа уже овладел собой, а может быть, счел, что нетсмысла перерезать горло всей своей страже, теряя на этом время.

— Готовимся к походу! — скомандовал он. — Я знаю, где искатьНараяна. Рано или поздно он вернется в зеркальный храм Луны — не может невернуться! Там я его и настигну… О Бавана-Кали! Твоя жертва не уйдет от тебя. ОАгни! Ты тоже получишь то, что было тебе предназначено. — И резко протянул рукужрецу:

— Огня мне!

Тот подал факел, и магараджа с силой ткнул его в поленницу…однако, похоже, он слишком поспешил, потому что от резкого толчка пламявнезапно погасло.

— Огня! — взревел магараджа, однако жрец протестующе простерруки:

— Жертва неугодна Агни! Он хотел видеть их вдвоем на пути кнебесам, а теперь не хочет принять мертвого.

Магараджа ожег взглядом осмелившегося противоречить ему, азатем вдруг легким прыжком очутился рядом с Василием и вгляделся в его восковоелицо. Бог весть, что он надеялся увидеть, однако злорадная ухмылка скользнулапо его толстым, как бы вывернутым губам:

— Проклятый иноземец! Великому Агни противна твоя белаяплоть. О да! Ты недостоин священного огня, низкий, безродный северянин, пария!Ты недостоин объятий бога.

И он сошел с костра, пренебрежительно приказав жрецу:

— Бросьте эту падаль в реку!

Лишь для богатых горят высокие костры из сандалового дереваи драгоценного ливанского кедра, лишь для них произносятся божественные мантры.Для бедных нет не только костра, но даже простой молитвы. Шудра, тем более —бескастник, мэнг, тем более — пария недостоин слышать после смерти божественныеслова из священной Книги откровений. Как не допускается пария ближе семи шаговк ступеням храма при жизни, так не допустится он и за гробом стать рядом с«дважды рожденными»!

Отвращение к своей участи, желание, исполнив приказ,очиститься как можно скорее — вот что видел Василий на лицах четырех воинов,сломя голову несущихся к реке с его носилками. Торопливо привязав к окоченелымногам «падали» пук соломы — как знак предписанного, хотя и не свершившегосяжертвоприношения Агни — и не тратя времени на то, чтобы наполнить рот, нос иуши недостойного сагиба-чужеземца илом, стражники схватили его за плечи, заноги и, раскачав как можно сильнее, зашвырнули в воду; сами же, в чем были,тоже вбежали в священные струи Ганги, окунулись семь раз кряду для очищения отмертвого тела, выскочили на берег и, даже не отряхнувшись, ринулись в гору,спеша поскорее воротиться во дворец. Надо ли говорить, что мерно колыхающееся вволнах тело они не удостоили даже прощальным взглядом?

Ну и что, коли труп еще не потонул. Куда он денется!

Да, Василий знал, что деваться ему некуда: только на дно.Чудо было еще, что он не отправился туда прямиком! Однако его просторные белыеодеяния при резком ударе о воду вдруг надулись, подобно пузырям, и этотвоздушный плот пока еще удерживал каменно-тяжелое тело на поверхности.Неведомо, правда, как скоро ткань пропитается водой и выпустит из себя воздух,чтобы облепить труп мягкими складками и увлечь на илистое дно, где Василиюсреди непрестанных, среди неутешных струй водяных предстоит прожить еще,пожалуй, не меньше суток (во всяком случае, это было самое малое время, котороедействует транс в теле раджи-йога, по словам Нараяна), пока сила жизни неиссякнет и не остановится сердце… если до этого не разорвется от боли!

Всеми силами своей души Василий проклинал трагическуюслучайность, по которой погас факел магараджи. Если бы не это, огонь уже пожралбы его тело, и бесконечная, мучительная пытка безнадежностью прекратилась бы.Да что! Он согласился бы мучиться стократ сильнее, когда б итогом этого моглосделаться спасение Вареньки. Но смириться со своей беспомощностью, каждый мигсознавая, что любовь всей его жизни находится в руках врага… в них и останется,— это было невыносимо!