Сделать это оказалось не очень трудно. Подобным ОбразомВасилий как-то раз близ Тарутина остановил французский дозор. Правда, тогда онбыл не один: его гусары затаились в засаде, и отборные офицеры Мюрата полегли натой размытой проселочными дождями дороге. Теперь приходилось рассчитыватьтолько на себя и на то, что воин, неистовым карьером летевший по дороге вБеназир, окажется таким же любопытным, как некогда — командир наполеоновскогодозора.

И правда: завидев человека в белых погребальных одеждах,лежащего посреди узкой тропы со скрещенными на груди руками, всадник осадилконя и какое-то время с детским интересом озирал неожиданное препятствие.Василий от всей души надеялся, что незнакомец не примет его за какого-нибудьспятившего от безделья факира, вздумавшего войти в транс прямо на дороге, норешит, что перед ним лежит мертвец. Весь расчет был на то, что индус, сосвойственным этому народу отвращением и почтением к смерти, не решитсяперемахнуть через труп во весь опор, а спешится, чтобы посмотреть, лежит ли надороге «дважды рожденный» или какой-нибудь шудра. В первом случае труп следуетхотя бы оттащить на обочину, если уж нет возможности обеспечить ему достойноепогребение. Во втором… ну, тогда воин не станет пачкать рук и вернется к коню.

Если успеет, конечно.

Кажется, Василий изображал мертвеца очень достоверно(все-таки у него была изрядная практика!), потому что до него донеслисьприличествующие случаю пропетые вполголоса мантры, ну а потом воинспрыгнул-таки с коня… чтобы через два или три мгновения возлечь на пыльнойтропе в той же самой позе, в которой только что лежал Василий.

Это был, по всей видимости, гонец, потому что при нем ненашлось ничего, кроме сумки с какими-то запечатанными бумагами. Стиснув зубы искривившись, как будто вынужден был взять в руки дохлую мышь, Василий стряхнулс пальцев бесчувственного индуса пару перстней побогаче, от души попросив услуживого прощения. На том был нанизан целый капитал, чай, не обеднеет, аВасилий знал, что ему во что бы то ни стало нужно как следует поесть. По сутидела, суток этак трое у него во рту маковой росины не было, к тому же чертовтранс обессилил его до того, что было мгновение, когда Василий даже усомнился,сможет ли он справиться с гонцом. Но этот удар был последним, на что оноказался способен, и потом Василий с трудом вспоминал, как взгромоздился вседло, как затолкал ноги в стремена и как собирал поводья. По счастью, шенкеляу него всегда оставались стальными, а потому норовистый конек и не помышлялуросить, а покорно понес незнакомого всадника по пути в Ванарессу, где первым ивожделенным пунктом оказался базарчик для мусульман — именно для мусульман,потому что там можно было поесть мяса. И после того, как Василий и добраяполовина молоденького барашка, зажаренного на вертеле (тут-то перстенек ипригодился!), слились воедино, он ощутил, что снова готов идти по тому пути,который ему предстоял.

Василий даже не сделал попытки заехать к Реджииальду илиБушуеву. Сама мысль оказаться в одной из резиденций магараджи Такура внушалаему сильнейшее отвращение. И он не сомневался ни минуты, что и друг, и тестьсочтут его сумасшедшим, если он вздумает сообщить им, куда намерен ехать и укого искать совета.

Поэтому Василий провел ночь на окраине одного из базарчиков,прямо на теплой земле, накрепко привязав к руке повод своего коня — так, навсякий случай. Сон бежал его, но Василий приказал себе хотя бы чуть-чутьподремать, чтобы дать отдых пылающей голове. Однако, едва завел глаза, снова иснова закружился перед ним хоровод жгучих воспоминаний, снова заныло в груди,да так, что он плюнул на сон и сел, прислонившись спиной к дереву, бессонноглядя в небо.

С тех пор как в памяти восстановились картины их первойвстречи с Варенькой — божественного начала их любви в храме Луны! — пристальныйвзор ночного светила больше не сверлил его мозг, наполняя страхом, — он билпрямо в сердце, подобно стреле. Но эта боль не мешала мыслить, рассуждать,задавать вопросы — на которые, увы, по-прежнему не находилось ответов. Всеответы были у Нараяна — у Нараяна, который за этот минувший месяц имел десяткивозможностей похитить Вареньку, однако сделал это только сейчас.

Только сейчас, словно сошлись некие звездные знаки или онполучил божественное знамение.

Бессмысленно гадать! Этому занятию Василий предавалсядостаточно — и пока догадался до того, что лишился обожаемой жены, а сам чутьне погиб. Ему теперь нужно было задать этот первый и главный вопрос,определяющий все остальные, — задать его кому-то, безусловно знающему подоплекувсех поступков Нараяна.

И этот человек — не из числа европейцев. Этот человек —плоть от плоти Индостана, кровь от ее крови. Ну. надо полагать, Василий непервый представитель «просвещенной Европы», который придет на поклон ккакому-нибудь гуру, или как их там. И стыдиться тут особенно нечего. В концеконцов… в конце концов, Восток не так уж страшно отличается от Запада! Мыговорим языком, родство которого со многими восточными не подлежит никакомусомнению. Мы пишем азбукой, ставим цифры — и при этом пользуемся одним извеличайших открытий человеческого ума, сделанным на Востоке.

Наши меры и весы пришли к нам с Востока. С Востока, гдечеловек действительно разучился ценить время, мы переняли великое знание, какмерить время. Самые старые и священные из наших преданий пришли оттуда же.

Без знания Востока, восточных языков мы не можем знать ниистории своей религии, ни других мировых религий, священные книги которыхнаписаны на Востоке… Вдобавок Россия вообще скорее Восток, чем Запад!

Василий усмехнулся, прервав свои высокоумные рассуждения,которыми пытался оправдать то, что намерен сделать. Но ведь во всем огромномИндостане ему известны только два человека, с которыми знаком Нараян и которыехоть как-то могут прояснить его темную, непостижимую натуру. Это магараджаТакура (хорошенькое было бы развлечение: заявиться к нему в своих белыходеяниях, напоминающих саван, и замогильным голосом, как и подобает призраку,потребовать к ответу!) и… и Кангалимма. Вот к ней-то и хотел прийти Василий.

Она знала Нараяна. Она знала о северных странах, «гдецарствует Луна», — недаром так задрожал ее голос при этих словах! Василийпомнил искру надежды, которая вдруг вспыхнула в мертвых старых глазах, когдастаруха поняла, чего от нее хотел Нараян; вспомнил трепет, с которым онаисполняла тот странный обряд, который соединил их с Варенькой на жизнь и насмерть.

И она… она надела на шею Вареньки то удивительное ожерелье,словно бы сделанное из осколков лунного света, — ожерелье, украденное потоммагараджей.