хохотала женщина. Или мне все это показалось. Неужели такова третья плата Гродде?

Гутфрит, суровый и мрачный, подошел к ярлам.

— Я пришел просить помощи. Молю богов и вас простить эту дерзость, ибо я нарушил порядок священного вейтинга. Но вести касаются не только моих владений. Сейчас судьба всего севера зависит от того, сможем ли мы остановить Тучу.

— Он принял спираль, — выплюнул Скегги. — Я его сын. И я ушел от него, потому что он осквернил наши порядки.

Гутфрит чуть кивнул в знак почтения.

— Я наслышан о тебе, Скегги Альрикссон. В конце концов именно ты привел меня к Хинрику. У нас с твоим начертателем… Давние счеты.

Скегги уставился на меня. В глазах горела ярость.

— Я тоже о тебе наслышан, почтенный Гутфрит.

— Как я понял, конунга вы еще не избрали, — сказал Седой, внимательно изучая лица ярлов. — Я дождусь решения и затем обращусь к избранному вождю как подобает. Со мной щедрые дары и жертвенный скот. Мне ничего не жаль ради будущего союза.

— Сперва назови, чего хочешь, — вмешался Эовил. — Какой помощи ты ждешь?

— Мне нужны люди, чтобы пойти на Маннстунн и выгнать Тучу с моих земель. Спасти мою жену и наследника. Я не знаю, сколько у Элериха людей и кораблей. Подозреваю, много, раз он смог захватить мои укрепленные крепости. С тем войском, какое я взял с собой в Туннло, мне его не одолеть. Поэтому я здесь, чтобы просить одних сверов остановить другого свера. Если мы не помешаем Элериху, скоро весь Север склонится перед Спиралью, ибо отец Скегги несет ее на мечах и топорах.

Я слушал его, а затем безумно, почти истерично расхохотался.

— И это ты, Гутфрит, предостерегаешь людей от Спирали? — отсмеявшись, ответил я. — Не ты ли привечал монахов, чтобы проповедовали веру в единого бога среди туннов и нейдов? Не ты ли разрушил священный Свартстунн, убил Гутлог, Вигдис и других жриц? Не по твоей ли вине погибла моя семья? Не ты ли навлек на Сванхильд проклятие, что я обратил на тебя? Как смеешь ты заявляться сюда сейчас, после всего, что сам устроил на Севере?

По толпе прокатился ропот.

— Начертатель говорит правду? — властно спросил Эовил.

— Да будет Урсиг мне свидетелем, — поклялся я.

Гутфрит кивнул.

— Я готов принять наказание за все, что совершил. Я готов принять даже самую жуткую смерть за содеянное, если судьи выслушают меня и решат, что я заслуживаю страшной кары. Но сперва прошу — внемлите тому, что я сказал. Здесь, на Эглинойре, не наш дом. Не будет нам покоя на островах, пока не настанет мир на Севере. — Он обернулся и скользнул взглядом по толпе. — Что толку от наших завоеваний, если мы и свой дом защитить не можем?

— Интересно, как бы ты пел, случись тебе принять Спираль раньше Тучи? — огрызнулся я.

— Возможно, иначе. Но случилось то, что случилось.

Эовил что-то шепнул на ухо Скегги, затем Хруту и начертателю. Те кивнули.

— Ярлы отправятся советоваться, — сказал Эгиль. — Никому не велено нарушать их покой. Но сперва мы зададим хирдманам вопрос. Желаете ли вы отвоевать Север у Тучи?

Люди помялись какое-то время, нерешительно глядели друг на друга, но затем одну за другой начали вскидывать руки к небу.

— Отвоевать!

— Вернуть!

— Долой Спираль!

Голосов становилось все больше, и лишь раз за этот день среди хирдманов царило единство. Почти все высказались за возмездие отцу Скегги. Мы с братом переглянулись. Я видел ужас, гнев и смятение на его лице. Гримасы сменялись быстро, его сжатые в кулаки пальцы побелели от напряжения. Брат метался, но я больше не мог давать ему советов. Этот выбор Скегги должен был сделать сам.

Эгиль кивнул.

— Ярлы услышали голоса своих людей. Ярлы удаляются на раздумья. Ярлы выберут конунга и решат, как отвечать нашему гостю Гутфриту.

Несколько бойцов принялись расчищать дорогу к чертогу. Толпа расступалась, словно волны расходились в сторону. Я остался стоять подле Гутфрита. Ни мне, ни Эгилю на грядущем совете места не было.

Гутфрит взглянул мне в глаза, и я увидел бесконечную печаль.

— Твое проклятье достигло цели, Хинрик Фолкварссон, — тихо сказал он. — Я еще жив. Но минувшим летом умер мой младший сын. Последний сын. У меня осталась лишь Сванхильд, и она носит мое дитя. Но и их у меня отняли. Ты обрек меня на великие мучения, Хинрик. Теперь ты доволен?

— Ты думал, что перехитришь проклятье? — спросил я, собравшись с силами. — Думал, обманешь богов?

— Надеялся. И ужасно пожалел о своей хитрости. Сванхильд не заслужила такого злого рока. И я искал тебя именно потому, что желаю ее спасти. Помоги мне, Хинрик. Заклинаю всеми богами — потом делай что хочешь, но сейчас помоги спасти нашу Сванхильд и ее дитя. В этом наследнике не только моя кровь. Он тоже Химмелинг. Нейдланду всегда нужен Химмелинг.

— Даже если мы найдем и спасем Сванхильд из плена, на ней и ребенке останется проклятие. Я не смогу снять собственную вязь, ты знаешь это. И даже моя смерть может не изменить этого.

Гутфрит кивнул.

— Крепкое слово ты заложил, Хинрик. Мой начертатель погиб, пытаясь снять его.

— Разве? — усмехнулся я. — Мне думалось, он скорее погиб, получив ответ от богов, когда снова попытался меня убить.

Гутфрит изумленно поднял брови.

— Я приказывал убить тебя лишь однажды, когда он поднял птиц в погоню за тобой. Но ты не просто выжил — на твою сторону встали крылатые дети Ава и Птичий царь. После этого я оставил попытки, ибо понял, что у богов на тебя свои планы.

Я лишь качнул головой.

— Была еще одна попытка. Подсунули проклятую еду. Уже в Свергло, когда мы гостили у Эовила.

— Кто бы это ни сделал, клянусь жизнью своей жены, приказ отдавал не я, — ответил Гутфрит.

Он не лгал. Откуда-то я почувствовал это. А может все было потому, что мы стояли в круге, освященном во имя Урсига. Лгать здесь ни у кого бы не получилось.

— Тогда прокляли меня, но все съел Скегги и едва не погиб, — сам не знаю, почему, поведал я.

— Вновь повторю: это был уже не я. Но, судя по всему, ты, Хинрик, успел нажить довольно врагов.

Ладно, с этим я разберусь позже. Сейчас следовало дать ответ Гутфриту.

— С чего ты решил, что я смогу снять проклятье с детей Сванхильд?

— Не знаю. Но среди всех людей, кого я знаю, лишь ты так близок к богам. Быть может, у тебя получится найти скрытый путь. — Гутфрит устало вздохнул, и его плечи поникли. — Я не