Семен хотел вести всех в ресторан, праздновать, но стоило Вольскому пересечь порог своей квартиры, окинуть взглядом разрушения после обыска, и настроение у всех испортилось.

– Бро, вызови клининг, – только и выдавил из себя хозяин разрухи и молча удалился в душ.

Девушки засуетились, подбирая одежду, перестилая постель, Семен осмотрел рабочее место. А Лекс стоял под потоками воды, упираясь локтями в стену, сцепив пальцы на затылке, и думал, думал, думал. Альбину стерилизуют, как блудную кошку. Она не сможет иметь детей. Из-за него! Взять на себя вину некому. Это он мог быть ни сном ни духом и ни о чем не подозревать, а она знала, что в протоколе, и не была изнасилована. Призналась. На этом все. Как ее вытащить? Как? Взятка плюс связи Дэна… Захочет ли он ее вытаскивать или решит наказать? Надо поговорить с ним… узнать, вдруг они заодно, и заключить временное перемирие. Все, о чем он мог думать – это как теперь спасти ту, которая пожертвовала собой, чтобы спасти его?

Когда он вышел из душа, в комнате уже более-менее было куда ступить, пахло кофе, все сидели на кухне, а на столе высилась горка Машиных пирожков. Она влюбленно уставилась на обернутого полотенцем Вольского, и он поспешил в спальню, чтобы одеться.

Ксения никогда на него не реагировала, она была тем типом девчонок, которые настолько не попадали в его энергию, что вела себя как существо другого вида. Да и Алекс лучше дал бы себе палец отрубить, чем позариться на любимую женщину лучшего друга. Поэтому Семен мог смело доверить ему отвезти подвыпившую жену домой. Они и в бане друг друга видели, и спали вповалку в одной кровати разным составом участников. И между ними ни разу не проскочило даже тени искры. Ксю была ему как сестра, она любила его как брата и очень сочувствовала его сердечной истории. Повезло Семе с женой, и отношения у них были на зависть.

Запах кофе как на поводке дотащил его до стола, и он выхлестал чашку залпом, поставил готовиться новую и вгрызся в пирожок с картошкой и луком. Друзья обменивались эмоциями и впечатлениями от пережитого, а он молчал. Горестно прошелся по своим владениям. Нашел провода, подключил телефон к зарядке, констатировал смерть разбитого монитора. К счастью, обыск был без конфискации, так что системный блок запыленным ящиком стоял целый и невредимый. Похитили только игровую консоль либо закинули куда-то. Да и черт бы с ней, и так уже пару лет служит украшением интерьера. Ноутбук на месте… какая щедрость. Впрочем, его, в отличие от консоли, легко отследить по карте и прижать ворюгу. Грамотные люди действовали, ничего не скажешь.

Что могли – испортили, побили бокалы, потоптали светлую мебель, порвали шторы. Твари… было так мерзко, будто квартиру осквернила толпа гоблинов и где-то в углу можно наткнуться на стихийный нужник или кострище. Лекса передернуло.

Оставленный на зарядке телефон вздрогнул, включился и тут же разразился переливчатой трелью доставленных сообщений. Вольский обернулся. Его осенило, и он, чуть не кувыркнувшись через гору книг, бросился к мобильнику. Сел на пол и, замирая от страха, открыл мессенджер. Быстро нашел глазами аватарку Альбины – новых сообщений нет. Моргали уведомления от Семена, от отца, от помощницы и с неизвестного номера. Кто это? Он открыл диалог, и с первыми же словами в грудь хлынул поток тепла.

«Лешечка, любимый мой, как я не сошла с ума? Не знаю… Господи, как я виновата! Я две ночи не спала, как только узнала. Дэн отобрал у меня все средства связи, я месяц просидела дома, он меня даже в магазин не выпускал, мы с тобой оба были заключенными. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Со мной все в порядке, правда! Он меня не тронул. Ни в каком смысле. Можешь быть уверен, я бы не далась, я его к себе никогда не подпущу! Никогда больше, никого кроме тебя! Ладно, к главному…»

Лекс дочитал первое сообщение и перевел дух, от облегчения закружилась голова. Какое главное? Все, что нужно, он уже знает. Ничего важнее сообщить она уже не сможет.

«Когда нас арестовали, Дэн приехал в больницу на освидетельствование. Это был кошмар… думаю, тебе было не легче. Умереть хотелось от разлуки и от унижения, через которое он заставил меня пройти. Отвез меня домой, запер и уехал. Я спрашивала, что с тобой будет, какая уголовка? Он не отвечал. Я клянусь, что я не знала о том, что за это бывает! Я начисто забыла про этот проклятый протокол, они же не предупреждают ни про ответственность, ни про наказание. Мы с тобой сорвались, и я ни о чем не думала, только о тебе, о нас, о том, как я счастлива с тобой. Боже мой, как я была счастлива!»

Алекс закрыл глаза и почувствовал, как его до краев заполняет острым, горячим, до невыносимости сильным чувством любви.

«Мне в голову не могло прийти, что этот протокол что-то значит. И до позавчерашнего дня Дэн мне ничего не говорил. Он только показал мне фото на телефоне… я не знаю, как жива осталась. Показал тебя, избитого, в крови… как мертвого на полу. Он меня пальцем не тронул, но говорил, угрожал и показывал такое, что я побывала в аду. Я ненавижу его больше всего на свете! Я даже не подозревала, что могу ТАК ненавидеть! Что он сделал с тобой… меня мучила неизвестность. Вдруг они убили тебя? Покалечили? Ему же ничего не будет, он это постоянно повторял. Что может сделать все что захочет со мной и с тобой и не получит даже выговор! Это так страшно… Я живу в таком страхе, что едва дышу. Хорошо, что это закончится».

Теперь его бросило в жар. От гнева, злости, агрессии стиснулись кулаки и зубы, кровь застучала в виски. Какое перемирие? Да он ему шею свернет, если увидит!

«Я сидела дома без интернета, без телефона, вздрагивала от каждого звука, вдруг он пришел? Жила только воспоминаниями о наших днях, мыслями о том, что ты там в беде и я должна быть сильной. У меня был только телевизор и книги. Слава Богу, что я посмотрела то шоу! Там сказали… сказали… что тебя… не могу даже написать такое. Реву. Из-за меня! Потому, что ты меня любишь, меня выбрал! Видела тебя в суде, ни слова не показали, что ты сказал, но и так было понятно… они сказали, тебя признали виновным и будет казнь. Я сошла с ума. Металась по квартире, хотела прыгнуть в окно, не спала, не ела. Дэн только поглумился, растравил сильнее, сказал, что я молодец и отлично тебя подвела под расправу. Что он и мечтать не мог о таком исходе, если бы я не постаралась. Я себя такой не помню. Кидалась на него, била, швыряла в него предметы. Хотела убить! Он только смеялся. Сволочь! Ненавижу…»

«Ладно. Это не важно, это все позади. Я знаю, что должна признаться в полиции, что не сказала тебе про протокол, чтобы тебя отпустили, но мне надо было выбраться из квартиры для этого. Любой ценой! Он сказал, что мне будет, если я признаюсь, и я прорыдала полдня. Но я готова. Это моя ошибка. Моя вина, и я, а не ты, буду за нее платить. Когда он ушел на казнь, я вышла на балкон, разбила стекло и перепрыгнула с него на общий в подъезде. Я скоро стану с тобой заправским верхолазом и форточницей!»

У Лекса заколотилось сердце. Он помнил ее балкон, помнил расстояние до общего. И высоту падения… три этажа! Она написала одно предложение, а у Вольского голова закружилась, как он представил свою хрупкую балерину, вылезающую в разбитое окно и совершающую прыжок до соседнего балкона… чтобы его спасти. Если бы она упала… Ужасом хлестнуло, словно плетью, и он продолжил читать только после того, как отдышался. Пишет же! Значит, живая.