Лекс вскочил, бешено заозирался и потратил несколько секунд, чтобы убедиться, что нет, собственная спальня ему не показалась. Ни камеры и бесконечного одиночества со страшными мыслями, ни грядущей казни. Все позади… Но уже в следующий момент за облегчением нахлынуло невыносимое, разрывающее изнутри ощущение, все это сейчас переживает Альбина. Выносить все это самому было гораздо легче.

Звонок повторился, и Вольский вздрогнул. Не приснилось… Кого принесла нелегкая? Времена нынче были неспокойные, в дверь звонили новости, он это понимал и поспешил навстречу. У парадной топтался Долецкий. От нее! Лекс впустил и ждал у открытой двери, пока тот поднимется.

– Ну что? – он чуть босиком к лифту не бросился, когда створки разъехались.

– Дай хоть войти, – проворчал тот и пожал ему руку, – ништяк у тебя девчонка, – сказал он, когда разулся, – просто кремень.

– Рассказывай же! – зарычал Вольский.

– Кофе налей! В общем, я пришел, когда она уже все взяла на себя, подписала явку с повинной, полные признательные. Видимо, потому и тянули, чтоб потом не дала заднюю. Спасибо, хоть успели, а то бы извинились и досвидули. Первым делом про тебя спросила. Перепуганная насмерть! Я успокоил, и дальше она уже нормально, взяла себя в руки. Мы с ней поговорили про ее шансы, варианты, у женщин с прецедентами получше, говорю же, не признаются они. Твоя за эти годы первая. А потом явился Борисов. Как к себе домой. Давай орать, что я там делаю, да кто меня нанимал, да не пошел бы я вон? Она его осадила, сказала, что я ее адвокат, и она меня наняла, и никуда я не пойду, хочет говорить, пусть говорит при мне. Думаю, чтоб ты знал.

Алекс закрыл глаза, выдохнул. Поставил чашку с кофе перед адвокатом, сам сел напротив, поторопил взглядом.

– Если коротко, без мата, крика и по сути, то он гнет свою линию, что она от него никуда не денется и должна с этим смириться. Что дети у нее будут только от него и он ее отмажет в случае, если она даст слово вернуться в семью и прекратить вашу нежную дружбу. Будет у них семья, дети, все как у людей. Простит ее, добрый человек. Она в ответ, дескать, любит тебя, вы в зону карантина уедете, потому что она его обвинит в подлоге и подделке документов. Пришлось расстроить… – Долецкий поджал губы. – Ох она и посмотрела на него. Это надо было видеть! Тут уже она ему высказала от души и с фантазией, кто он есть, где она его видала и куда он может засунуть свой генетический материал. Но тут ничего не поделать, замужнюю без мужа за стену не выпустят. Даже если б он сидел.

Адвокат тяжко вздохнул.

– Выдала что-то вроде: видеть тебя не могу, лучше приемные дети, чем от тебя. Что он может ее каждый день с патрулем домой возвращать, дорогу через окно она уже знает и наутро все равно будет у тебя, что бы он ни делал.

Вольский невольно расплылся в блаженной улыбке. Так и представил, как ждет ее под окном и увозит, снова и снова. Да хоть всю жизнь.

– Ты не улыбайся. Не получится у вас такая схема, факт супружеской измены зафиксирован судебными органами. Считается доказанным. Если он заявит ходатайство, то ей до двух лет тюрьмы и конфискация половины имущества в его пользу.

– Что, блт? – Вольский ушам своим не поверил.

– Что слышал. Наивные вы люди! Законы новые читать надо! Нет у вас по ним ни одной лазейки! Ну кроме тихого, скромного адюльтера, при котором муж уверен в верности жены. Но ты сам знаешь, что он учует и тебя в покое не оставит. Я думаю, сразу, как закончится этот замес, он снова в тебя вцепится. Не одно, так другое тебе пришьет. Он ей примерно это и объяснил. Для него дело принципа, у него с тобой, похоже, личная конкуренция, кто тут главный мачо на поселке. Пока не докажет, не успокоится.

Повисла гнетущая пауза. В глазах Долецкого читалось: «Чем ты думал, идиот?» В душе Алекса рушился мир. Все говорило о том, что им вместе не быть. Нельзя, опасно, и в первую очередь для нее. И если бы он заранее вдался в детали, вник в серьезность угрозы, он бы отказался от своей затеи. Не тревожил бы ее покой, не лез в сердце, и жила бы она до конца жизни нормально. Родила бы ребенка другому, работала, все как у всех, примерная жена и мать. Но он пер как танк и не оставил ей выбора. Теперь она узнала, как хорошо им может быть вместе, и пути назад в мирную семейную жизнь у нее не было. То, что ожило в душе, теперь должно умереть. И никогда ей уже не жить спокойно в той реальности, которую она для себя выбрала, когда еще не знала, что есть и другой мир.

– Знаешь что, – вдруг сказал Долецкий, – нельзя ее с этим упырем оставлять.

Вольский аж замер. Он был уверен, что адвокат никогда не поддержит его безумную идею отнять чужую жену вопреки закону, порядку и здравому смыслу.

– Затея, конечно, безумная. Покоя и легкого решения у вас не будет. Но выхода нет. Я внимательно наблюдал за ними. Я знаю эту породу “I’m the law”, которые от причастности к власти теряют берега и считают, что это не он служит закону, а закон служит ему.

И вроде ничего нового не сказал, но одно то, что ему не придется преодолевать сопротивление еще и друга, то, что с ним просто согласны, будто окатило его приливом сил, и он ощутил огромную благодарность.

– Есть идеи?

– Надо бежать. И не в зону карантина. Там каждый под лупой.

– В зону заражения? – Вольский содрогнулся.

Человеку, который в период пандемии пережил времена мертвых тел штабелями на стадионах, период жестокой вооруженной сегрегации и постоянного, вездесущего страха к ближнему, обычная вроде бы часть города, привычная с детства, теперь казалась объятой пламенем и трупным зловонием преисподней.

– Дальше. В Мурманск или Владивосток. Куда-то, где нет системы QR-кодов. Где в ходу простой паспорт. И можно жить, не представляясь каждому постовому.

– Или в Сочи. Она о море мечтала… – вдруг улыбнулся он, чувствуя, как по всему телу патокой растекается это красивое и совершенное в своей простоте решение.

Домик у моря, фруктовый сад, ее картины на всех стенах, следы детских ног на песке… даже мысли об этом ополоснули солнечным, ласковым теплом его истерзанное от тоски и разлуки сердце. Как же до режущей боли в груди ему хотелось ее обнять. Их растащили на самом старте восхождения к вершине счастья, когда жажда быть вместе максимально ненасытна и мучительна и каждый день вдали от нее превращался в выворачивающую кости ломку, от которой никуда было не деться. Мысли о возможном будущем будто на секунду переключали его от страданий и разрешали прикоснуться к воздуху рядом с ней. А это уже было бесконечно много.

– Или туда, – кивнул Долецкий, – я слышал, в южных областях эпидемией не так накрыло.

– Ты знаешь, как это сделать?

– Я могу помочь выехать в зараженную зону или за стену. Как дальше… без понятия.

– Вот и узнаем. Мне хоть избушка в глухом лесу, лишь бы от нас отстали!

И даже картинка крохотного домика в тайге, из которого они бы выходили только искупаться голышом в реке, обдала все тело горячей волной. Куда угодно подальше отсюда! Алекс был согласен на все.