«Жалею, что не додумалась об этом раньше! Со мной все в порядке, только коленкой ударилась, но нам с тобой к таким вещам не привыкать . Сейчас я в метро, еду сдаваться. Попросила какую-то добрую женщину одолжить мне телефон и пишу тебе, чтобы ты не думал обо мне плохо и не тревожился за меня. Все, о чем я мечтаю – это что все скоро закончится, меня отпустят, и мы встретимся, уедем в зону карантина, и нас никто не разлучит. Никогда! Только бы успеть тебя спасти… Моя остановка. Я безумно скучаю! И бесконечно люблю. ЛЮБЛЮ тебя».

А потом, умница, еще и аудио записала всего на несколько секунд, где под шум вагонов метро еще раз произнесла слова любви, и Вольский покрылся мурашками весь, пока сидел, прослушал сотню раз.

«Спасибо, что одолжили девушке свой телефон!» – отправил он в ответ неизвестному абоненту и скинул на номер тысячу рублей.

– Лекс, ну чего там? – обернулся от стола Семен.

И он дал ему прочитать весь рассказ.

– Я не могу допустить, чтобы ее стерилизовали, понимаешь? Не могу!

– Понимаю, – кивнул Семен. И очень серьезно на него посмотрел. – Давай думать.

Сидя ночью у своего панорамного окна в пустой, вылизанной клинингом квартире, Лекс все еще не спал. Ничего толкового они с Семеном не придумали, а камень на сердце за нее лежал пострашней собственного. Слишком хорошо он представлял, в каких сейчас условиях находится его любимая женщина и что переживает.

Он закрывал глаза и представлял невесомые шаги босыми ступнями на цыпочках по паркету, как ее обнаженный силуэт скользит в темноте, окутанный белизной его расстегнутой рубашки. Как она подошла бы чуть слышно сзади, положила голову ему на плечо и горячо дохнула в шею, сунула тонкую ручку ему под локоть и залезла на живот.

Он хотел бы заполнить эту квартиру ее вещами, запахами, звуками. Чтобы она пришла и вдохнула жизнь в это полумертвое, застывшее пространство. Чтобы они танцевали в темноте и тишине у себя в гостиной, чтобы она входила к нему в душ без спроса, чтобы он хватал ее на кухне за готовкой, облизывал тонкие пальцы, сажал на разделочный стол и имел столько, сколько хотел.

Просыпаться с ней и засыпать, покупать еду по списку, написанному ее рукой. В дождь лежать на диване, обнимая ее за плечи, и вместе смотреть на то, как стучат капли о стеклянный потолок. Входить домой и слышать музыку и как она поет у зеркала. Смотреть вместе фильмы, сплетя пальцы рук и крепко обнимая ее в страшных моментах. Хотел слышать, как она хохочет от щекотки, догонять ее визжащую по квартире и, поймав, забрасывать на плечо, чтобы утащить в кровать.

Хотел гладить ее беременный живот и прикладывать к нему ухо в надежде что-то услышать или получить пяткой, целовать его, говорить с ним и ждать, выбирая имя и гадая, на кого будет похож их ребенок. Хорошо бы на нее. И нервничать в роддоме в ожидании новостей, а потом тащить цветы, задыхаясь от радости. Чтобы по всему дому игрушки, чтобы на плечах носить, держа за крохотные ножки и засыпать с указательным пальцем, зажатым в детской ладони.

Визуальный ряд его возможной жизни был настолько невыносимо прекрасен, что открыв глаза, все еще один перед окном, залитый неоновым светом стадиона, он закрыл лицо ладонями и застонал. Они ведь могут их лишить всех этих радостей. Двое людей, которые могли бы быть оглушительно счастливы, могут остаться чудовищно несчастными навсегда. А третий может никогда не появиться… никогда!

Лекс вскочил со стула, заметался по комнате туда-сюда. Потом остановился, замер и через секунду уже сорвался с места. Подлетел к рабочему столу, раскрыл ноутбук, браузер и набрал адрес соцсети, в которой увидел ее спустя столько лет. На секунду замер над клавиатурой и застучал пальцами по кнопкам

Привет, мир. Меня зовут Алексей Вольский, и вчера меня не кастрировали только потому, что моя любимая женщина пожертвовала собой…

Я расскажу вам историю своей жизни и как самая большая, чистая, светлая любовь довела нас обоих до следственного изолятора. Начну с конца. Через неделю мою девушку лишат шанса стать матерью, если никто не остановит систему, которая запрещает нам выбирать, кого любить. Мы люди, которые рождены свободными, не должны смириться с тем, что государство сует нос в нашу постель и наше родительство. Потому что если мы не будем бороться, наши дети родятся в мире, где полицейское государство – норма. Где у них нет права на ошибку. Права разлюбить, права быть живыми людьми.

Я не хочу, чтобы моя дочь, влюбленная и окрыленная мечтами о счастливом будущем, выбрала себе мужа, который ее обманул, и выяснила это слишком поздно, когда ничего уже не изменить. Я хочу, чтобы мой сын не успокаивался, заполучив женщину в свою семью, а продолжал завоевывать и ухаживать за ней всю жизнь! Я хочу, чтобы у меня родились дочь и сын. От любимой женщины, которая не сделала ничего плохого. И даже если бы сделала, я бы дрался со всем миром, чтобы ее защитить и дать ей шанс исправить ошибку.

Нам надо научиться прощать себя и других. Выбирать, пробовать, иметь возможность передумать и выбрать снова. Людям, которые счастливы вместе, которые выбирают друг друга каждый день абсолютно добровольно, не нужно принуждение государства, чтобы быть вместе! А людей, которые очаровались не тем человеком и страдают в семье, нельзя насильно удерживать в ней.

Новые законы обрекают меня и мою любимую быть несчастным всю жизнь. Она мечтает о детях, она нежная, добрая, умная, она будет прекрасной матерью! Кто смеет покалечить ее и забрать этот природный дар? Кто им дал такое право? Мы на это согласились? Мы готовы отдать своих детей за возможность нас контролировать. Что мы получили взамен? Что?

Я прошу вас не быть равнодушными, люди! Не дожидаться момента, когда судить будут вас. Прошу вас помочь мне спасти мою любимую и моих будущих детей. И спасти в их лице вашу свободу выбирать. В день заседания я буду стоять напротив здания правосудия. Я буду требовать оправдать ее и отпустить. И я верю, что вы ко мне присоединитесь. Я прошу вас помочь мне изменить мир, потому что я пообещал изменить его для нее.

Вот наша история. История того, как я нашел и потерял любовь, чтобы много лет спустя вернуть ее и отнять у человека, в котором воплощено все зло и беспощадность системы, что хочет сделать нас рабами. Рассказывать буду все, как было, не приукрашивая и не умалчивая.

Впервые я увидел ее, когда мне было шесть лет…

Алекс писал почти всю ночь. Писал с вдохновением и необъяснимым удовольствием. Будто, описывая все те события, начиная с их первой встречи, он проводил это время с ней, чувствовал ее рядом, и тоскливое, давящее ожидание в груди отпускало. Уснул он только на рассвете, когда разослал ссылку на первую главу истории своей любви всем пабликам, группам и сетевым журналам, которые писали о нем в суде.

Ему снилась казнь. Он снова лежал на той кушетке намертво прикрученный ремнями, распятый, как лабораторная жаба для вскрытия живьем. Ни дернуться, ни закричать. А Полина склонялась над ним со скальпелем и резала, резала грудь в клочья, приговаривая: «Зачем оно тебе нужно? Лучше мне отдай». Он твердил себе во сне, что это сон, сон, что все позади, но не мог проснуться, выхватить себя из черного кошмара. А разбудил его продолжительный настойчивый звонок в дверь.