- Дозволь слово молвить, княже?

- Дозволяю, - кивнул Владимир.

- Много бед претерпел Галич от соседа своего, Владимира-Волынского. Древен и силён Галич, богаты наши земли, в руках своих держим торговлю с Византией, в наших руках Понизье. Сие не даёт покоя Владимиру, и князю его, Романке, мы как кость в горле. Сам ведаешь, не раз он пытался захватить твою вотчину и сейчас сидит и ястребом глядит по сторонам - где бы ещё кусок урвать пожирнее. Пришла пора доказать, что Галич сильнее, отомстить за старые обиды.

- Верно сказал боярин Владислав, - поддержал его Судислав Бернатович. - Много зла претерпели мы от Романки волынского. Надо сурово наказать его.

- Не всё коту Масленица - бывает и Велик Пост, - подал голос старый Тудор Елчич, и остальные бояре согласно закивали.

- Так что вы решили, бояре? Идти нам войной на Романа? - переспросил Владимир.

- Иди, княже, иди! - загомонили бояре, кивая. - Отомсти Романке за наши обиды. Пущай не зарывается!.. Пущай знает наших! Галичан голыми руками не возьмёшь!

Покрикивая так, бояре были себе на уме. Каждый старался выделиться в шуме - одни сразу вскакивали и кричали, сколько гривен дают в казну на устроение полков, другие расплачивались табунами коней или обещались поставить брони, щиты и копья. Многие галицкие бояре давно уже занимались резоимством - ссужали деньги ремесленному люду и купцам, а расплачиваться заставляли товаром, который потом сбывали с большой выгодой для себя, разоряя мастеров и заставляя их влезать в ещё большие долги. И сейчас они знали, что стоит лишь нажать на ремесленников - и те сами принесут всё, что угодно. Взамен рассчитывали бояре, что после победы пожалуют им новые угодья по берегам Западного Буга и Стыря.

- Ну, что же, - вздохнул Владимир. - Быть по сему. Ступай, князь, - кивнул он Мстиславу, - отдохни покамест. Вечером прошу тебя быть гостем на моём пиру!

Он встал. Поднялись бояре, стали кланяться. Владимир постоял у стольца, опираясь обеими руками на подлокотники, и, проводив всех, тяжело ступая, ушёл к себе.

Ближний человек Мстиша встретил его на пороге, завертелся подле, подхватил под руку, помогая сесть.

- Подай-ка мне вина, - приказал князь. - Жжёт нутро.

- Может, Агафона кликнуть? - обеспокоенно возразил Мстиша. - Травок бы каких ни на есть дал…

- Пошёл он к черту, твой Агафон! - разозлился Владимир. - От его травы никакой пользы! Одна горечь во рту.

- Так горьким лечат, а сладким калечат…

- Молчать, холоп! Волю взял - с князем спорить! Вот я тебя в батоги! Эй, кто там?

Мстиша упал на колени:

- Прости, княже, язык глупый сболтнул! Но ведь недужится тебе… Каково-то ввечеру будет?

Сам того не подозревая, Мстиша напомнил Владимиру о пире, где он может наверстать своё.

- Добро, - поморщился он и откинулся на лавке, переводя дух, - зови Агафона. И вели, чтоб таких трав дал, от которых я бы сразу все боли позабыл! Мне на войну идти.

Мстиша поклонился и вышел искать лечца Агафона. А Владимир, оставшись один, вспомнил ещё раз о войне и тихо застонал. Вот не было заботы!

Несколько недель спустя, дождавшись, когда установятся яркие солнечные дни бабьего лета, полки выступили из Галича и направились через Звенигород, Голые Горы, Плесненск к городу Перемилю на реке Стырь.

Многим был известен Перемиль. Богатые были вокруг него угодья, много ремесленного товара вывозили купцы из Перемиля. Бояре, покачивающиеся на своих смирных лошадках, мысленно подсчитывали выгоду - сколько табунов коней, возов добра и новых холопов они привезут к себе.

Сам Владимир Ярославич, сгорбившись, ехал в головах дружины и с тихой завистью поглядывал на молодого Мстислава Мстиславича. Тот, подбоченясь, скакал чуть впереди, окружённый своими дружинниками. Бывало время - и Владимир так же лихо носился на коне по полям и лесам, по целым дням не слезал с седла. Жизнь подломила галицкого князя. Сперва нелюбовь отца, скитания по чужим землям, когда ночами горькие думы не давали покоя, а стыд быть изгоем вопреки пословице выедал глаза. Тогда он впервые пристрастился к вину - оно давало желанное успокоение, позволяло ненадолго забыть беды.

После смерти отца навалились новые напасти - вместо золотого галичского стола ему отдали боярский Перемышль. Вокняжившись, он скоро был скинут Романом волынским и, понадеявшись на помощь угорского князя, стал его пленником.

Чудом вернувшись в Галич, он дал себе зарок жить по-новому, слушаясь чужих советов и не высовываясь. Но привычка к вину осталась. Чем дальше, тем больше страшила Владимира смерть. Он то боялся за сыновей - ведь, рождённые Алёной, они были наполовину поповичами и не имели права наследовать власть, - то страшился Божьей кары на том свете.

Бояре выступали в поход с единственной целью - жечь и грабить. Точно такой же наказ давал Роман своему воеводе Заславу, отправляя его в Полонный. Посему Мстислав не препятствовал боярским дружинам отправляться в зажитье. И вот по берегам Стыри запылали деревни. Боярские отроки врывались в селения, волочили в полон людей, гнали стада скота и табуны коней. В обозе на пустых возах, взятых в расчёте на богатую добычу, стали появляться узлы с рухлядью, сундуки с добром и мешки с житом.

В десяти вёрстах от Перемиля наехали на боярскую усадьбу. Стояла она на холме возле большой, дворов на двадцать, деревни. Чуть в стороне смотрелся в воды Стыри деревянный храм.

Дружина боярина Зеремея во главе с его сыном, молодым Глебом Зеремеевичем, устремилась туда. Пока одни рассыпались по деревне, разбивая ворота дворов и кидаясь ловить смердов, сам Глеб подступил к усадьбе.

Услышав о чужом войске, которое двигалось в сторону Перемиля; бояре покинули дом, захватив с собой большую часть добра. Грабителям достались лишь несколько холопов, зарытое на чёрный день жито и кое-какая утварь. Досадуя на столь малую добычу - вон у Юрия Владиславича, сына Кормиличича, уже четыре воза добра собраны, не считая табунов и скота, а у него только два! - Глеб с досады велел порубить холопов и поджечь усадьбу.

Согнанные зеремеевской дружиной с деревенек мужики споро и по-мужичьи обстоятельно увязывали в деревне добро. Мужиков и баб с ребятишками гнали за околицу. Испуганно мычала скотина, ржали и бились на привязи кони. Глеб Зеремеевич рысью проехался по деревне. Угоняемые смерды смотрели на него пришибленно. Бабы голосили, хватались за свою рухлядь, но грабители били их по рукам. Самых отчаянных мужиков, которые кидались на защиту своего добра, пришлось повязать, а некоторых и порубить на пороге их дворов.

Проехав деревню, Глеб заметил церковку. Глаза его загорелись.

- За мной! - воскликнул он, пришпоривая коня. Деревенский поп жил в избушке при церкви. Увидев из оконца мчащихся к храму всадников, он выбежал навстречу, поднимая над головой крест.