А у меня лучше всего получалось подсмотреть и промолчать, что подсмотрела, чтобы потом вовремя вытащить козырь из рукава. Чем меньше людей знают о моей осведомленности, тем проще мне жить. И им, кстати, тоже.

Поэтому, проходя мимо открытой двери кабинета Мэнфорда, я не сдержалась и заглянула внутрь. Лампы не горели, свечи еще дымились, словно хозяин совсем недавно вышел. Стол был завален бумагами, письмами и книгами. Кажется, Хефнер-старший остервенело, сутками напролет изучал все, что сумел достать о Конраде Кордеро.

Ведомая каким-то шестым чувством, я перебирала плотные старые листы, пока не вздрогнула, различив до боли знакомый почерк, так напоминающий мой. Буквы были наклонены в другую сторону, благодаря чему смотрелись крупными, кругловатыми.

Так писал папа, и только я переняла его манеру.

Подписываться «К» становится милой семейной традицией. Хорошо, что мертвые не пишут писем. Я будто снова стала ребенком, тайком от отца прокравшимся в кабинет, чтобы почитать запретные письма.

Кто такой этот Рейган, интересно. Никогда не слышала от отца это имя. Судя по написанному – близкий друг. Каким-то образом письмо оказалось у Мэнфорда, и теперь он жаждал найти записи, предназначенные Ким.

– Ким… – пробормотала я, еще раз перечитывая строки о сестре. – Что он с тобой сделал?

Мы и раньше догадывались, что безумие и ненависть в Ким – результат действий отца, но боялись говорить об этом вслух. Когда Ким заперли в больнице, Герберт спрашивал, не трогал ли нас отец, но правда в том, что мы с Кортни никогда его не интересовали, для нас будто создали роль благовоспитанных представительниц древнего магического рода, и мы ее играли.

Ким была другой. Мы любили ее, опекали, но…

Еще мы завидовали. Нам виделась в отношении отца к младшей дочери та теплота, которой так не хватало. Какие же мы были дурочки! Что ж, теперь Ким вряд ли сможет продолжить исследования отца, какими бы они ни были. А значит, он уже давно в аду, где ему и место.

Я вздрогнула, услышав тихие шаги, и быстро юркнула под стол. Но ни через минуту, ни через десять в кабинет никто не вошел, и я решилась вылезти и выглянуть в коридор.

Никого.

Надо было идти за едой и возвращаться в комнату.

Где-то у лестницы тикали настенные часы. Я направилась к ступенькам и начала спускаться, как снова услышала шорох, теперь в противоположном конце коридора.

Резко обернулась. И готова была поклясться, что заметила, как на фоне темной стены мелькнуло что-то светлое! Сердце замерло и пропустило несколько ударов, дыхание перехватило.

Спокойно, Кайла, призраков не существует. Это детские страшилки о тайной магии мертвых. Вот она, магия, простая и доступная: свет, графины, греющие воду для чая, шкафы, сохраняющие холод, котлы, где долго томится мясо, экипажи без лошадей, поезда. В наш мир нет ходу мертвым. А сказки о призраках в старых поместьях – всего лишь сказки.

Сказки не могут пугать. Но почему тогда дрожат руки?

В детстве у нас с сестрами была своеобразная игра. Надо было зайти в темную комнату и стоять, пока не станет нестерпимо страшно. Но, будучи старшей, даже одолеваемая диким ужасом, я выходила из комнаты спокойно, доказывая Хейвен и Кортни, что ничуть не боюсь скрывающихся во тьме чудовищ.

Сейчас рядом не было ни сестры, ни подруги.

Я медленно продвигалась вперед, затаив дыхание. Ждала, что снова что-то увижу, и…

…увидела.

Если бы какой-нибудь эксцентричный художник вздумал перенести на холст движение, оно бы выглядело так. На фоне темных стен мелькнула белая ткань, прозрачная, призрачная. Мелькнула и исчезла, растворилась в мрачной атмосфере поместья.

Я двинулась вперед, а с середины коридора сорвалась на бег. Но за углом оказался лишь коридор с узкой деревянной лестницей, ведущей в темноту. Глаза долго привыкали к этому абсолютному мраку, но я, ведомая интуицией, двинулась вперед.

Лестница кончалась чуть приоткрытой дверью. Из нее лился слабый лунный свет. Сердце так бешено колотилось, что в полной тишине я слышала его удары. В горле пересохло от волнения. Я продвигалась шаг за шагом, чувствуя, что за дверью скрыто что-то важное. Что-то, что раскроет тайны поместья Хефнеров и, быть может, приблизит меня к тому, чтобы раскрыть свои.

Резко, так, что я вскрикнула и отскочила, из-за двери показалась неестественно бледная женская рука. Провела длинными, остро заточенными ногтями по лакированному шпону, оставив едва заметные царапины, и пропала. Тишину взорвал женский истеричный смех, а потом дверь с грохотом захлопнулась.

С меня спало оцепенение. Я подергала ручку, но дверь оказалась надежно заперта. Что это было?

Призрак? Призраков не существует, а еще они не оставляют на дверях царапины. Так что скрывает Мэнфорд в своем поместье… или кого?