class="p1">За занавеской, отделяющей их с сестрой матрас от общей комнаты, послышались шаги, и он, опознав тетку, тут же закрыл глаза и уткнулся лицом в собачий бок. Тетка заглянула, пробормотала: «Опять он со своей псиной», — но гнать Луну не стала и ушла.

Он слышал, как она переговаривается с Андреем. А Джехона точно придет? Точно, он говорил, обсудим связь. Общее собрание будет? Нет, сегодня нет, иначе он сказал бы всем передать сообщение. Надо ему поесть сделать, что ли.

Макс обнял Луну крепче. Одной лапы у собаки не было — подорвалась, когда они ушли из Озерувица. Он тогда вспомнил, что в Селиполе живет тетка, мамина сестра, и решил ее искать.

Они шли след в след — Луна, потом Хейке, потом он — сначала вдоль реки, потом через обугленные яблоневые сады, потом, когда стемнело, решились выйти на дорогу, и там Луна нашла мину первой. Когда у него перестало звенеть в ушах, он услышал плач сестры — она аж заходилась, прямо выла, а не плакала.

— Тихо ты, а то щас как дам, — сказал он хрипло, горло драло, он сам не понимал, отчего.

Но Хейке все не унималась, и тогда он понял, что это не Хейке.

Он достал пистолет, который взял вчера у убитого солдата — их полно было возле Озерувица, некоторые еще с начала войны валялись, и сказал Хейке: «Закрой глаза, заткни уши и считай — громко, чтоб я слышал, поняла?» — а сам направил пистолет на Луну, потому что знал, что раненое животное лучше пристрелить, чтоб не мучилось, и что если Луна будет так завывать, то их услышат, и мало ли, кто тогда придет, и еще — что с такой собакой им не дойти.

— Ты не бойся, — сказал он Луне. — Это не больно. Я просто нажму и все. Ты ничего и не почувствуешь.

Луна прекратила скулить и смотрела на него, и из глаз у нее текли настоящие слезы, и кровь из белой лапы бежала и впитывалась в развороченную землю, и пахло грязью, металлом и еще чем-то сладким, и пистолет в руке весил целую тонну, и Хейке за спиной громко считала: «Восемь, девять, десять, Макс, а я дальше не знаю, что после десяти, давай я тебе лучше спою», — и Луна тяжело дышала и непрерывно облизывала черный нос, и Макс понял, что сам скулит, и что ни за что он не выстрелит, это же Луна, его Луна, ее же папа принес еще такусенькую, держал ее вот так вот, а она лапами перебирала в воздухе, и мама смеялась, и тогда он опустил пистолет и стал заматывать лапу своей футболкой, и Луна все норовила лизнуть его руку.

А мама тогда уже два месяца как пропала.

— Надо ему поесть сделать, что ли, — сказала Кристина.

— Ну так сделай, — Андрей пожал плечами и уставился в монитор.

Джехона появлялся все реже — говорил, это небезопасно, и каждый раз перед его приходом в доме устанавливалась какая-то нервная атмосфера — в основном стараниями Кристины. Сегодня хотя бы нет никого, кроме нее и ее малышни.

Андрей не понимал, зачем командир их здесь держит, но вопросов, конечно, не задавал. Его, пожалуй, спросишь…

Парень быстро переключился между окнами, проверил полицейские сводки. Ничего нового. На них пока никто не вышел. Если бы еще удалось установить связь с лабораторией… без того, что придумал Джехона. Не нравился ему этот план. Джехона говорил, что все продумал, но Андрей не понимал, как он собирается выбираться.

Но в лаборатории была своя сеть, пробиться к которой через тонны камня было нереально. А все выходы охранялись — слишком хорошо.

Джехона появился минут через десять. Вошел, не здороваясь, кинул куртку на стул и кивнул Андрею:

— Докладывай.

Он подавил желание вытянуться по стойке смирно. Всего два месяца он был в армии, уже в конце войны, и не повоевал толком, а стоит увидеть Джехону — и на тебе, подсознательные какие-то рефлексы.

Но в этот момент из-за занавески выскочил Макс, племянник Кристины, и кинулся к Джехоне, обнял его, прижался, а тот уронил ладонь ему на макушку. Следом вышла техлапая лайка, завиляла обрубком хвоста. Лайка Андрею нравилась — в отличие от детей. Сидит себе, не мешает, а главное — вообще голоса не подает, никогда.

С некоторым удивлением Андрей отметил, что лицо Джехоны разгладилось, даже кривой шрам, пересекающий щеку, словно стал не таким заметным. Любит он этого пацана, что ли. Впрочем, у него же, кажется, свой сын был — вот такого же возраста, жили они где-то под Карагой. Или он сражался под Карагой, а жил в другом месте?

— Я сделал, — сказал Андрей, возвращаясь мыслями к текущему делу. — Вшиваем вот сюда, — он показал пальцем на кадык, — реагировать будет не просто на голос — мало ли, что там с голосом будет — а на вибрацию.

Джехона кивнул, а Андрей вдруг засомневался.

— А они не найдут передатчик?

— Нет, — коротко ответил Джехона, потом глянул на него и пояснил: — Спрячем в фильтрах, которые они устанавливают в легких и гортани. Если передатчик небольшой — то не найдут.

— В общем, по кодовому слову он активируется, — продолжил Андрей, — и положит всю внутреннюю сеть лаборатории. Тогда уже можно будет… Только как мы вас… То есть…

Он внезапно сбился и замолчал.

— Это мое дело, — сказал Джехона ровно, не глядя на него. — Делай свое. Кодовое слово будет — «жасмин».

— Как? — переспросил Андрей. — Жасмин?

Это настолько не вязалось с образом их командира, что он даже не поверил.

— Жасмин, — повторил он, глядя куда-то в сторону. — Это слово я вряд ли случайно произнесу в разговоре. Настраивай активацию, вот пароли для доступа, впиши их в программу. Завтра я должен быть у нашего врача. И дай мне связь с боевой группой.

Андрей проследил за его взглядом и понял, что Джехона смотрит на Кристину, которая так и замерла в своем углу.

Разомкнув руки Макса, который все еще цеплялся за него, он подошел к ней.

— Когда я активирую передатчик, — сказал он, — бери детей и уезжай в Чарну. Они все силы бросят на поиски виновных, у тебя будет не так много времени, пара часов.

— Но…

— Твоей сестре не помочь, — перебил он. — Поэтому просто бери детей и уезжай.

Она покачала головой, глядя на него огромными глазами.

— Когда я согласился принять тебя в группу, — жестко сказал он, — условием было — никогда не пытаться ослушаться приказа, не спорить и не возражать. И