и он сам ее соорудил. Но потом увидела на траве и в руках у других людей похожие шляпы; у некоторых сетка была из нейлона, у большинства из тонкой проволоки, кто-то обмотал вокруг шляпы ткань цвета хаки. Я почувствовала себя почти голой. Люди стали обращать на меня внимание. У меня что, нет шляпы? А плаща тоже нет? Наконец ко мне подошла сухонькая маленькая женщина, миссис П., секретарь общества пчеловодов, с неухоженными короткими белокурыми волосами.

– У меня есть комбинезон. – Она вытащила из своей машины одеяние из белого шелка на пуговицах по всей длине, похожее на те, что носят помощники фармацевтов.

Я натянула его и застегнула, почувствовав себя более защищенной. В прошлом году, сказала акушерка, у Чарли Полларда пчелы были очень агрессивные, все бежали от них врассыпную.

Казалось, кого-то ждут. Потом все мы медленно двинулись за Чарли Поллардом к его ульям. Мы шагали рядком, друг за другом, по тщательно очищенным от сорняков огородам. В одном стояло пугало, очень нарядное, из кусочков фольги и натянутых на бечеву черных и белых перьев, чтобы отпугивать птиц; вверху простирались ветвистые навесы. Черноглазые цветки, похожие на душистый горошек, про которые кто-то сказал, что это конские бобы. Уродливые торцы фабрики. Наконец мы вышли на небрежно выкошенную опушку, на которой стоял двухкорпусный улей с двумя отводками. Из этого улья Чарли Поллард собирался сделать три. Я мало что понимала. Все обступили улей. Чарли Поллард стал дымить в леток нижней части улья из воронки дымаря с ручным мехом.

– Слишком много дыма, – шепнула крупная женщина в плаще цвета морской волны.

– А что делать, если они начнут жалить? – тихо спросила я.

Пчелы теперь, когда Чарли поднял крышку улья, с жужжанием кружили вокруг, словно привязанные к концам длинных резинок. (Для меня Чарли соорудил модную белую соломенную шляпку в итальянском стиле с черной нейлоновой сеткой, которая при малейшем ветерке опасно сворачивалась. Священник, к моему удивлению, заправил ее мне за воротник.

– Пчелы всегда ползут вверх, никогда – вниз, – сказал он.

Я опустила ее еще ниже, накрыв плечи.

– Встаньте за мной, – посоветовала женщина, – какая-никакая защита.

Я так и сделала. (До этого я разговаривала с ее мужем, красивым, несколько саркастически настроенным мужчиной, стоящим в стороне, – седые волосы, твердый взгляд синих глаз. На нем были клетчатая рубашка, клетчатый галстук и клетчатый жилет (клетки на всех разные), твидовый пиджак и темно-синий берет. По его словам, у его жены двенадцать ульев и она настоящий знаток. А его пчелы жалят. В нос и в губы, позже добавила его жена.)

Мужчины доставали прямоугольные желтые рамки, облепленные пчелами, – те ползали по ним, копошились. Кожа у меня покрылась мурашками, и я вся чесалась. У меня был один карман, и мне посоветовали засунуть туда руки и не двигаться.

– Взгляните, как пчелы облепили черные брюки священника, – прошептала женщина. – Похоже, они не любят белое.

Я с благодарностью подумала о своем белом плаще.

Священник вообще был здесь явно лишним, и Чарли то и дело шутливо спрашивал у него:

– Так, ваше преподобие?

– Похоже, пчелы не против вступить в его церковь, – предположил один мужчина, пользуясь анонимностью, которую обеспечивала ему шляпа.

Шляпное облачение было занятной церемонией. Уродство и анонимность были притягательны, все мы словно участвовали в некоем ритуале. В основном шляпы были из коричневого, серого или светло-зеленого фетра, но выделялось одно канотье из белой соломки с лентой. Лица за сетками выглядели одинаково. Оказывается, можно заниматься коммерцией с абсолютными незнакомцами.

Мужчины вытаскивали рамки. Чарли Поллард дымил в новое отделение. Искали маточники – длинные висячие соты, из которых выходят новые матки. Женщина в плаще цвета морской волны показала их мне. Она была из Британской Гвианы, восемнадцать лет прожила одна в джунглях и на первых пчелах потеряла двадцать пять фунтов – тем не хватило меда на собственный прокорм.

Я чувствовала, как пчелы жужжат и кружатся у моего лица. Сетка казалась иллюзорной. Временами она как будто исчезала. Я поняла, что нахожусь в состоянии транса, совершенно непереносимого, и стала импульсивно двигаться, желая прийти в себя. «Дух моего покойного отца, спаси меня!» – дерзко взмолилась я.

По скошенной траве к нам приближался смуглый, довольно привлекательный, «не похожий на других» мужчина. Все повернулись в его сторону; по группе пронесся шелест:

– О, мистер Дженнер, мы не ожидали, что вы придете.

Мужчина оказался долгожданным экспертом, чиновником из Эксетера, и опоздал на час. Он надел белый комбинезон и надежную маску – ярко-зеленый купол с черной квадратной сеткой, отделанной желтой тканью, и белый шейный платок. Мужчины рассказали, чем занимались до его прихода. Начали искать старую матку. Вынимали одну рамку за другой, осматривали с двух сторон. Безрезультатно. Видно было только множество ползающих, елозящих пчел. Из рассказа моей новой знакомой я поняла, что молодые матки, выходя наружу, убивают старых, поэтому рамки с молодыми матками нужно ставить в новые ульи. Старую же матку оставляют на прежнем месте. Но ее никак не могли найти. Обычно перед выходом молодой матки происходит роение, и его надо предотвратить. Я слышала такие слова, как «замена», «заглушка» (металлическая сетка, через которую могут пробраться только рабочие пчелы).

Священник незаметно ушел, за ним скрылась и акушерка. Многие критиковали Чарли Полларда:

– Он пускает слишком много дыма.

Матка не любит дым. А возможно, она уже отроилась. Или прячется. Ее не пометили.

Время шло. Восемь. Восемь тридцать. Улья разделили, для матки поставили заглушки. Пожилой загорелый мужчина указал пальцем:

– Она вон там.

Пчеловоды окружили мистера Дженнера, засыпали его вопросами. Секретарь распределяла билеты на праздник пчеловодов.

Пятница, 8 июня

Около девяти часов вечера мы с Тедом поехали к Чарли Полларду, чтобы забрать улей. Он стоял у дверей своего коттеджа на углу Милл-Лейн в белой рубашке с закатанными рукавами; расстегнутый воротничок открывал белую трикотажную майку и темную поросль на груди. Его красивая белокурая жена улыбалась и махала нам. Мы проехали по мосту до сарая, рядом с которым стоял оранжевый ротоватор, и остановились. Поговорили о наводнениях, рыбе, Эшридже: Тау постоянно заливает эти места. Чарли Поллард хочет перебраться в другое место, присмотрел себе домик в Эшридже, поставил там ульи. Его тесть был главным садовником, когда там было шесть садов. Рассказывал об огромных обогревателях, которые высушивают сено и делают его пригодным для корма. И эти машины, стоимостью от двух до четырех тысяч фунтов, просто стоят, почти не используются. Он больше не может получать деньги по страховке, заявили ему. Ковры почистили, но они стали как тряпки. Они никуда не годятся, сказал он инспектору. Еще нужно перетягивать диван и стулья. Как-то ночью шел вниз со второго этажа и, спустившись на одну ступеньку, оказался в воде. В Тау неподалеку обитал большой лосось. «Честно