Заволновалась и гвардия, получив приказ готовиться к походу в Данию. Кирилла Разумовского Петр считал другом, часто приглашал, расписывал, как гетман поведет в бой свои казачьи полки. Тот изображал восторги – а потом распространял и пересказывал его глупости в светском обществе, разъяснял вызванным в столицу начальникам донских казаков.

9 июня были торжества по случаю ратификации договора с Пруссией. На пиру Петр предложил три тоста, за здоровье императорской фамилии, прусского короля и в честь заключения мира. Но потребовал вдруг, чтобы первый произнесла жена. По этикету эту здравицу возглашали стоя, вот и решил поддеть. Поставить супругу навытяжку перед собой и голштинской родней. Екатерина подняла бокал, но тост произнесла сидя. Присутствующие зашептались, переглядывались. Петр побагровел. А жена пояснила: императорская фамилия состоит из ее мужа, сына и ее самой. Значит, она не обязана вставать перед государем, так как равна ему по положению.

Это был вызов – претензия на равенство. И голштинских дядей из «императорской фамилии» исключила. Петр не сдержался. При иностранных послах, перед высшим светом крикнул: «Дура!» Взвинтившись и считая поступок жены открытым бунтом, после пира приказал арестовать ее. Отговорил Георг Голштинский – он приходился дядей не только императору, но и Екатерине. Втолковал, что скандал-то будет международный, нужен ли он? А друзья императрицы восприняли однозначно: жребий брошен.

Тем временем отношения с Данией были уже разорваны, российский посол Корф получил приказ покинуть Копенгаген. Император наметил выступить с гвардией, когда отпразднует собственное тезоименитство, день Петра и Павла 29 июня. К этому сроку готовились и заговорщики. Но их активность не осталась незамеченной. Капитан преображенцев Пассек по доносу своего сослуживца Измайлова был арестован. Возникла угроза, что за ним потянут остальных. Помощники царицы приняли решение – действовать немедленно. Даже не известив Екатерину, запустили механизмы переворота.

В эти дни Петр кутил в своем кругу, в Ораниенбауме. 28-го должен был приехать в Петергоф, где намечались основные торжества и ждала супруга в роли хозяйки. А накануне ночью ее вдруг разбудили примчавшиеся Алексей Орлов и Бибиков. Объяснили ситуацию, она наскоро собралась, вскочила в карету, и полетели в Петербург. Столица уже бурлила. И сейчас-то, в отличие от переворота Елизаветы, участвовала не горстка солдат. Екатерину встретили в строю Измайловский, Семеновский, Преображенский полки. В Конногвардейском были какие-то колебания, но и он присоединился. Приносили присягу «Императрице и Самодержице Всероссийской». С колоннами гвардии эта новая самодержица проследовала к Зимнему дворцу. А там уже Панин и другие помощники постарались. Съезжались члены Сената, Синода, стекался народ. Екатерина вышла на балкон. Под общие восторженные крики объявила, что принимает на себя власть. Уже был готов и ее манифест: Петру ставилось в вину предательство национальных интересов, угроза Православной Церкви. Готов был и текст присяги, ее начали принимать у должностных лиц.

Петр ни о чем не подозревал. Проспавшись после вчерашнего веселья, утром выехал с кортежем в Петергоф. А жена исчезла! От служителей узнали: «сбежала» ночью с Орловым. Начали доходить и неясные известия – в столице что-то творится. Петр послал туда командиров Преображенского и Семеновского полков, Никиту Трубецкого и Александра Шувалова. Выяснить, что происходит, привести гвардию в готовность. Но Петербург был уже в руках Екатерины. Трубецкой сразу перекинулся на ее сторону. Шувалов пробовал удержать гвардейцев в повиновении, однако понял, что это бесполезно и опасно. Тогда и он метнулся к императрице, каяться.

Петр ждал несколько часов. С запозданием его подручные разузнали, что случилось. Он ошалел. Отправил к жене для переговоров канцлера Воронцова. Тот не вернулся, Екатерина его арестовала. Но и придворные один за другим стали исчезать – и ясно, в каком направлении. Самым верным и деятельным показал себя 78-летний Миних. Уговаривал Петра срочно плыть в Кронштадт, поднять по тревоге флот, призвать армейские части. Император колебался. Заливал панику и вчерашнее похмелье спиртным. Наконец, погрузились на яхту, отчалили. Но опоздали. Сторонник Екатерины адмирал Талызин прибыл туда раньше, привел Кронштадт к присяге императрице. Яхте пушечными выстрелами запретили причаливать.

Ночью вернулись в Ораниенбаум. Миних предлагал немедленно пересеть в кареты. Пока дороги не перекрыли, скакать на другую базу флота, в Ревель. Плыть оттуда к полевой армии в Германию. Нет, на такие предприятия Петр оказался не способен. Пьяненький петушился, что будет с верными голштинцами до конца отбиваться в Петерштадте, своей игрушечной крепости. Потом совсем раскис. Утром стало известно: гвардия выступила из Петербурга на него. Он выслал навстречу генерала Измайлова – решать как-то миром. Ехать далеко ему не пришлось, Екатерина была с гвардейцами. Предъявила ультиматум: отречение от трона. Сама же и продиктовала текст. Петр подписал его без споров.

Солдаты были на него очень злы. Заняв Ораниенбаум, они не забыли прочесать кухню, винные погреба, многие крепко подогревались. Петра просто растерзали бы. Панин с трудом собрал батальон надежных воинов, окружил павильон, где сидел отрекшийся, охраняя его от самосуда. А Петр расквасился, плакал. Целовал Панину руку, упрашивая оставить ему Елизавету Воронцову. Ее не оставили. В тот же день, как раз на тезоименитство, Алексей Орлов с конвоем увез Петра в Ропшу, в 30 км от столицы. И увезти-то было не просто, через толпы солдат, желавших с ним расправиться. Один чуть не пальнул в бывшего императора из «единорога» – офицер шпагой успел отбить фитиль от орудия.

А через неделю, 6 июля, Петр умер. Официальная версия – от геморроидальных коликов, усилившихся от продолжительного и чрезмерного употребления алкоголя и поноса. Отрекшийся государь еще при отъезде потерял сознание, когда гвардейцы орали и рвались убить его. Потом пил, не просыхая. По неофициальной версии, его все же прикончили сторожившие его офицеры. Хотя современные эксперты доказали, что «покаянное» письмо Екатерине Алексея Орлова, как Петра убил повздоривший с ним князь Барятинский, – всего лишь фальшивка. Есть и версия, что элитные охранники сами не пожелали марать руки, предоставили дело исполнителям с темной репутацией: подручному Кирилла Разумовского Теплову, офицеру Шванвичу и артисту Федору Волкову, у которых были с Петром собственные счеты.

Но из подлинников известно лишь два письма Алексея Орлова императрице. «Урод наш очень занемог и охватила его нечаенная колика, и я опасен, штоб он сегоднишную ночь не умер, а больше опасаюсь, штоб не ожил». Второе в том же духе: «Он сам теперь так болен, што не думаю, штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чём и вся команда здешняя знает и молит Бога, штоб он скорей с наших рук убрался» [114]. Екатерина послала лейб-медика Паульсена, и ему осталось констатировать смерть, при вскрытии обнаружились сердечная недостаточность и сильное воспаление кишечника.

Но если Петр умер