И церемония была организована, как она любила: пышно, красиво, со вкусом. Печально, но и изысканно. Конечно же, вельможи и дамы позаботились пошить великолепные траурные наряды – как на очередной бал, темы которых задавала она сама. Вот и в последний раз задала. Но помериться нарядами друг перед другом, да и вообще отдаться атмосфере прощания у присутствующих получалось плохо. Все внимание приковывал к себе новый император Петр III. Дергался, ломал порядок процессии. То вдруг замедлял шаги и тормозил окружающих. То переходил на голштинский строевой шаг. Или припускался скакать за гробом вприпрыжку. Видать, скучно было, и развлекал себя, как умел. Абсолютный эгоцентрист просто не считал нужным подумать, насколько это совместимо с нормами приличия и как это выглядит в глазах людей…

Что ж, Елизавета была совсем не идеальной правительницей. Совершала ошибки, глупости, промахи. Еще больше не совершила – того, что надо было, а оно осталось втуне. Время и силы, отпущенные ей, расходовала совсем не на пользу и себе самой, и стране. Но… кто из нас не транжирил впустую свои жизненные ресурсы? А у нее многие недостатки каким-то образом компенсировались. Хотя бы глубокой верой. Не формальной, не внешней, а по-детски искренней. И ведь в результате как-то все устраивалось. Шансов стать царицей она не имела, ее заговор совсем заглох. Но Анна Леопольдовна с нетрадиционной ориентацией вздумала венчаться на царство – и переворот вдруг реализовался «из ничего». На престоле Елизавета прославилась как «веселая царица», прожигая годы в развлечениях. Должностных лиц не контролировала, совсем распустила. И все-таки Россия не скатилась в развал, как при Петре II. Находились толковые сотрудники, дела каким-то образом шли, концы с концами сводились. Вооруженные силы находились в плачевном состоянии – но в войну подтянулись, и лучшая в мире армия безбожника Фридриха, громившая любых противников, от русских терпела поражение за поражением!

Сама государыня как будто не была к этому причастна. То веселилась, то замкнулась в болезни. Но едва лишь ее не стало, все разительным образом переменилось! И для такой перемены нельзя было придумать более яркого символа, чем Петр III, скачущий вприпрыжку за гробом. Вот он-то проявил себя очень деятельным. Энергия била из него через край. Приезжал в Сенат, поднимая всех на уши. Диктовал указы своему любимцу Волкову (или запирал его в кабинете с требованием придумать что-нибудь «государственное»). За 186 дней царствования издал 192 акта!

Но победы России сразу же оборвались. Первым делом Петр повелел прекратить боевые действия. К Фридриху полетели его письма с дружескими восторгами, с напоминаниями, как он тайно работал на Пруссию: «Вы хорошо знаете, что в течение стольких лет я вам был безкорыстно предан, рискуя всем, за ревностное служение вам в своей стране» [98]. Да, для Фридриха это стало спасением от полной катастрофы. Случившееся он называл «вторым чудом Бранденбургского дома». Александра Шувалова всего через три дня после смерти Елизаветы Петр пожаловал в фельдмаршалы – подтвердив таким образом, кто покрывал его шпионаж. Но Тайную канцелярию упразднил, ведь ее сотрудники знали много «лишнего» о новом императоре. Расформировал он и бездельную лейб-компанию, но об этом никто не пожалел, от первого состава оставалось лишь 62 гвардейца, прочие умерли от болезней, пьянства или были уволены за безобразия.

А вот в правительстве серьезных перестановок не последовало: высшие чины уже заранее подстроились к наследнику. Разве что Петр Шувалов в это время умер, даже до похорон Елизаветы не дожил. За ним насчитали полмиллиона долгов казне – за те самые заводы, которые он хапнул «авансом», так и не расплатившись. Теперь они вернулись государству. Но Иван Шувалов, хоть и лишился всемогущей пассии, ни малейшего ущерба не понес. Сохранил чины генерал-адъютанта, армейского генерал-поручика, действительного камергера, положение неофициального министра культуры, куратора Академии художеств и Московского университета. Сейчас-то его поддерживали двоюродный брат Александр, товарищи из ложи Воронцовых – а они еще больше возвысились. Канцлер-то был дядей царской фаворитки, ее отец получил чин генерал-аншефа. Важной персоной стал и Дмитрий Волков, доверенный секретарь императора.

Дураком Петр не был, да и Воронцов с Волковым внушали ему, что новому монарху требуется опора, а таковой в России может быть только дворянство. Через две недели после похорон тетушки, 18 февраля, император широким жестом издал «Манифест о вольности дворянства». До сих пор все привилегии этого сословия обосновывались службой Отечеству. Так велось еще с XV в., и Анна Иоанновна лишь ограничила обязательную службу 25 годами. Петр III отменил ее вообще. Не хочешь – не служи. Добавил и другие права вроде свободного выезда за границу [107]. И именно этим манифестом Петр III утвердил в России крепостное право в форме фактического рабства крестьян!

Потому что на обязанности служить основывалось и право дворян владеть имениями. До конца XVI в. это право вообще было условным. Дворяне получали поместья временно, в качестве платы за службу. А крестьяне были прикреплены к земле, к своим деревням, но не лично принадлежали их хозяевам. Петр I ликвидировал разницу между поместьями и наследственными вотчинами, превратив их в собственность дворян. Тем не менее все законодательные акты Петра I, Анны Иоанновны, Елизаветы однозначно увязывали права землевладения с обязанностями службы. За уклонение от нее имения отбирались. А крестьяне оставались прикрепленными к поместью, а не к помещику. Петр III обязанности упразднил. Собственность стала безусловной и частной. Вдобавок он дал дворянам права переселять своих крестьян в другие имения и уезды! «Души» стали собственностью владельца сами по себе – без привязки к деревням [54]. Вот тогда-то стало возможным торговать людьми в розницу, что и продолжалось до запрета Николаем I.

Причем крестьяне, узнав о «вольностях» дворянству, ждали их и для себя. Расходились слухи, что «вольности» им царь уже даровал. Были бунты. Но их жестоко подавляли, и Петр III издал манифест с разъяснением: «Намерены мы помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать» [108]. Приближенным Петр III щедро раздавал казенные деревни, и за несколько месяцев 13 тыс. свободных, государственных крестьян превратились в крепостных. Невзирая на это, слухи о «вольности крестьянской» оказались стойкими, и уже после смерти Петра его имя принимало рекордное количество самозванцев, около сорока, включая Пугачева.

Как водилось в начале царствования, Петр объявил амнистию. Возвратил из ссылок Миниха, Бирона, восстановил в чинах и наградах. Миниха приблизил, ввел в созданный им новый орган, Императорский совет. А Бирон остался не у дел, герцогом Курляндии Петр хотел поставить своего дядю Георга Голштинского. Впрочем, освободил он не всех. Бестужева оставил в ссылке. Но и